Ночи нет конца. Алистер Маклин
бортрадиста, но не вздумай его трогать.
Кивнув, Джекстроу вышел из салона и мигом закрыл за собой дверь. Я повернулся к мужчине, стоявшему в тамбуре. Он все еще прижимал большую смуглую руку, обросшую черной шерстью, к кровоточащему лбу. Задержав на мне на какое-то мгновение взгляд, он стал растерянно смотреть, как капает кровь на его красный галстук и голубую сорочку, которые так не сочетались со светло-серым габардиновым костюмом. Мужчина зажмурил глаза и встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.
– Прошу прощения за неуместный вопрос, – произнес он спокойным, низким голосом. – Но… что случилось?
– Произошла авиакатастрофа, – односложно ответил я. – Что вы помните?
– Ничего. Вернее, помню удар, потом громкий скрежет рвущегося металла…
– А потом вы ударились о дверь. – Я показал на пятна крови позади себя. – Присядьте. С вами будет все в порядке.
Утратив интерес к этому пассажиру, я оглядел салон. Я ожидал увидеть сорванные со своих оснований сиденья, но оказалось, что все они целы: по три кресла – слева от меня, по два – справа. Сиденья в передней части салона были обращены назад, в задней части – вперед. Более того, я предполагал, что глазам моим предстанут изувеченные, раненые, стонущие люди, валяющиеся в проходах, тамбурах. Но просторный пассажирский салон был почти пуст, не слышно было ни звука.
Однако кроме человека, находившегося рядом, я обнаружил в салоне еще девятерых. Двое лежали в передней части прохода. Приподнявшись на локте, растерянно озирался крупный, плечистый мужчина с кудрявыми темными волосами. Рядом лежал пожилой человечек, видны были лишь пряди черных волос, прилипших к лысине. На нем был не по росту большой клетчатый пиджак и безвкусный галстук в клетку. Создавалось впечатление, что оба сидели в креслах слева, прежде чем ударом их сбросило на пол.
Сзади, тоже в левой части салона, сидел еще один пассажир. Сначала я удивился тому, что человек этот не упал, но потом увидел: он в полном сознании. Сидел он в напряженной позе, упершись спиной в иллюминатор, ногами – в пол и крепко – так, что надулись жилы и побелели костяшки пальцев на худых руках, – держась за подлокотники. Направив луч фонаря выше, на его лицо, я разглядел белый стоячий воротничок.
– Расслабьтесь, ваше преподобие, – обратился я к священнику. – Под ногами у вас terra firma[2], прилетели.
Священник ничего не ответил, лишь посмотрел на меня через стекла очков без оправы. Поняв, что он цел и невредим, я двинулся дальше.
В правой передней части салона, каждый у иллюминатора, сидели еще четверо – две женщины и двое мужчин. Одна из дам была довольно пожилая, но такая накрашенная и с такой немыслимой прической, что, вздумай я определить ее возраст, я бы ошибся лет на десять. Правда, лицо ее мне показалось знакомым. Она была в сознании, только растерянно оглядывалась. То же можно было сказать и о ее соседке, судя по внешности, даме еще более состоятельной: на плечах накидка из норки, из-под нее выглядывает простого покроя зеленое
Твердая земля