Политолог. Александр Проханов
льдины, покрытой хрустящими трещинами. Виртуозный игрок, утонченный политолог, здесь, на московских улицах, он ставил свой опасный эксперимент, добывая драгоценное знание.
Шествие, как черный вар, дымилось, валило вдоль белоснежного Манежа. Красные транспаранты и флаги казались сгустками пламени, пылали над черной толпой.
– Дали бы мне автомат, я бы их всех порешил!.. – зло хрипел костистый, жилистый малый, дрожа желваками. Стискивал у груди побелевшие от ненависти кулаки.
– Кто тебе даст? Сам возьми! Мы в окружении нападали на немцев, добывали себе оружие! – зло огрызнулся генерал с почернелыми морщинами, подпрыгивая на хромой ноге.
– Товарищи, соблюдайте равнение!.. Первый ряд, теснее сплотиться!.. – яростно гремел мегафон.
Стрижайло чувствовал, как слезятся от напряжения глаза. Мускулы упруго округлились. Сердце страстно и жарко билось. Он был частью толпы. Был пронизан ее жгучими токами. Заряжался ее ненавистью. Двигался толчками и судорогами ее перистальтики. Он больше не был исследователем – был расплавленной жидкой каплей в потоке горячего вара.
Вожди не возглавляли толпу. Она несла их, толкала впереди себя. Они торопились, боясь быть раздавленными. Толпа нагоняла, давила в спины, колотила их древками, хлестала флагами. Они бежали под рев мегафонов, под бурные звуки громогласных маршей.
«Творческая энергия масс… – повторял он в сладостном помрачении. – Революционная воля народа…»
Манеж остался сзади. Они вывалились на Манежную площадь, где стал виден близкий влажно-розовый Кремль, янтарный, с белыми кружевами дворец, далекое взгорье у Исторического музея, выложенное камнями. Близость Кремля, влекущий таинственный блеск брусчатки, недоступность желанной, вожделенной Красной площади взволновали, взбурлили толпу. Еще недавняя пустота, сквозь которую великолепно и пышно желтел дворец, нежно и возвышенно розовел Кремль, рябила черным блеском брусчатка, открывая на Красную площадь путь войскам, колоннам танков, нескончаемой, ликующей демонстрации, – теперь это квадратное пустое пространство было застроено. Торчали мелкотравчатые балюстрады, античные колонки, нелепые скульптурки и фонарики. Ненавистный московский мэр изуродовал площадь с единственной целью отнять ее у народа, навсегда закупорить вход на святую землю с Мавзолеем, Спасской башней, храмом Василия Блаженного. Замысел мэра был очевиден, был направлен против толпы, оскорблял ее, дразнил. Демонстрация свирепела, сжималась, как катапульта, готовая метнуть через мерзкие колонки и балюстрады комья расплавленного вара.
Стрижайло чувствовал появление в толпе новых видов энергии, в которых копился взрыв, бурлила разрушительная свирепая сила. Разъедала тонкие удерживающие оболочки, готовая полыхнуть и ударить. Ужасался, ликовал, боялся взрыва, торопил его. Ему, политологу, «социальному энергетику», открывалась возможность увидеть стихию восстания, воочию наблюдать народный