Услышь нас, Боже. Малькольм Лаури
и все сойдет ему с рук. Потому что во Франции нет правительства. Команда, хоть и довольная, запросто может поднять мятеж, если вдруг захочет побунтовать, и никто – скажем, в той же Оахаке – ничего с этим не сделает. Но команде не хочется бунтовать, и на то есть простые причины: (a) это счастливый корабль, (b) всем охота к Рождеству вернуться домой. Что до самого командира, который в отличие от большинства капитанов пользуется всеобщим уважением и симпатией, то ему в высшей степени безразлично, сколько правительств уйдет в отставку. Наше судно и вправду, как говорит старший стюард (тоже страстный любитель регби), bien chargé[33]. Вот бы весь мир был таким. На борту собраны представители самых разных политических взглядов, но я ни разу не слышал ни единого недоброго слова. Эх, если б миром правили бретонцы!
Корабельный гальюн словно турецкие бани, и как можно было забыть, где находится ручка для смыва…
Сидишь в сортире, охваченный ужасом, не решаешься шевельнуться. Вдруг капитан оскорбится? Так думал Мартин Трамбо. Между двух стульев. Но между двух стульев штаны падают на пол.
Капитана правильнее называть «командир корабля». На французских судах капитан – это первый помощник. Второй помощник у них называется старшим лейтенантом и т. д. Колорит больше военно-морской, чем торговый. Командир корабля пользуется освященной веками начальственной привилегией обедать в одиночестве. Интересно, мой дед поступал так же? Если кто подумает, что на судне царят антидемократические порядки, он будет очень далек от истины. Все одинаково вежливы и любезны – первое необходимое условие любой демократии. Возможно, отчасти это обусловлено присутствием Примроуз, но у французов галантность в крови. Здесь нет притеснений, нет травли, нет того мелочного снобизма, что бытовал на английских грузовых судах. Как бывалый матрос я нюхом чую подобные вещи. Я помню вечные споры между боцманом и судовым плотником, кто из них выше по рангу; плотник все-таки выше, хотя формально он относился к техническому персоналу. Помню того беднягу, настолько затравленного всей командой в его первом рейсе, что, когда грянул шторм, он встал на палубе с наветренной стороны и молился, чтобы его смыло за борт. Что уж тут говорить о юнге, которого запирали в гальюне. К тому времени, как мы дошли до Дайрена (ныне он называется Дальний и арендован Россией), у половины команды был сифилис. За четыре месяца рейса здесь, на «Дидро», не было ни единого случая венерических заболеваний, говорит третий помощник, по совместительству – судовой врач, так что ему ли не знать. Это стоит запомнить, поскольку британцы считают, что дурные болезни – изобретение французов. И все же именно бабуля Британия открыла пенициллин. Вино к каждой трапезе – очень разумный подход. И еда, одинаковая для всех. Причем еда замечательная, в десять раз лучше, чем на старом добром американском сухогрузе, на котором мы ходили на Гаити, хотя весь провиант на обратном пути был американский. На английских судах, хотя в целом еда была лучше ее репутации, очень строго следили, чтобы простые матросы питались «поплоше», чем офицерский состав. Я два месяца не видел горячей еды на рейсе в Китай, в 1927 году. Возможно, сейчас стало лучше. Нашим единственным преимуществом был бассейн, который мы – пароход-угольщик – с помощью брезента оборудовали в запасном угольном
Хорошо загружен (