… и просто богиня (сборник). Константин Кропоткин
не понимал, что в нас – так.
Это был странный обед. Мы явились, сняли обувь в небольшой узкой прихожей. Полы в квартире были щербатыми, и подруга, едва сделав шаг, занозила ногу и порвала колготки.
– Ничего. Другие купишь, – Иванова и у себя дома разговаривала с ней, как с подчиненной.
Мы уселись на диван, когда-то бежевый, а сейчас вытертый до серости. Телевизор стоял напротив, на столике с раскоряченными ножками. А мы сидели за другим столиком – низким и тоже раскоряченным. Столик слегка колыхался, если его задеть, и я побаивался, что вся эта груда, которая на нем громоздилась, вот-вот рухнет на пол со звоном и грохотом. Столик был невелик и густо заставлен тарелками. Я помню, что там и рыба была в тесте, и салат со свеклой, и яблочный салат, и редька в белом соусе, и заливное (половинка яйца в застывшем мутном бульоне).
– Ешьте, – сказала она, усевшись напротив, в кресло, тоже низкое и растопыренное.
Иванова вспотела, у нее лоснился нос и лоб, а волосы лежали в беспорядке. Чтобы пообедать с нами этим субботним днем, она – было видно – много работала, и в магазин ходила, и встала, скорее всего, рано. Блюда были вкусными, одно лучше другого. Иванова на совесть готовила и может даже не один день; тщательно – так же, как она готовила свои репортажи про культуру.
Я старался, как мог, и к жаркому был набит под завязку, но под взглядом Ивановой ел еще и еще, удивляясь, что в меня, в тщедушные мои килограммы, может войти так много всего. Я чувствовал себя, как в санатории, где над тобой стоит медсестра; она считает твои калории – у нее работа такая.
Мы стали пить чай. Были пирожные – пышные, дорогие, но сил их есть у меня не осталось; меня могло вырвать прямо там, на стол – и тогда он уж точно повалится. От стыда за мое неуважение к чужому труду.
Я признался, что мне жарко, Иванова со скрипом открыла форточку. Рамы окна были массивные, толстые, старомодные и нуждались в покраске.
По ногам побежал сквозняк, а мы снова заговорили о духоте маленького города, о том, что нужен свежий воздух, а его не хватает, если работа не очень любимая, и ее вечно много.
– У меня сын уехал, – сказала она.
– У вас есть сын? – фальшиво удивилась моя подруга.
– Есть, – ответила она и вынула из стеклянного шкафа фотографию.
У черноволосого мужчины на снимке было треугольное лицо – он был похож на муху.
Уехал в Москву. Там женился на «какой-то женщине». «Какая-то женщина» работает в библиотеке, а он – где придется.
– Издает философский журнал, – Иванова говорила со страданием в голосе, она будто перестала видеть, глаза птичьей пленкой заросли; перебирала слова, как четки, молилась этими словами, что ли….
– Ну, вот, будто сына покормила, – сказала Иванова, когда мы собрались уходить.
Сказала, как освободилась.
Вера
Когда я был в восьмом классе, учительница по биологии сказала, что мне в жизни