Самурай. Сюсаку Эндо
выбросила на берег в Кисю[16], починке он не подлежал, поэтому его так и оставили в порту Урага. Посланник вместе с командой до сих пор терпеливо дожидался в Эдо прихода судна, которое бы забрало их. Видимо, японцы с помощью испанских моряков хотят построить свой корабль, такой же как их галеон.
– Решение уже принято?
– Нет, нет. Есть только идея.
После этих слов советник перевел взгляд на сад. Проповеднику был известен этот психологической прием – ему давали сигнал: пора уходить. Коротко поблагодарив за то, что его выпустили на свободу, он удалился.
Прощаясь в приемной со слугами советника, с поклонами провожавшими его, Проповедник думал: «Неужели японцы действительно собираются сами пересечь Великий океан и добраться до Новой Испании?
Этот народ – как муравьи. Они способны на все».
Проповеднику почему-то представилась картина: на пути муравьев возникает лужа, и тогда часть из них, жертвуя собой, превращается в мост, по которому остальные перебираются на другую сторону. Японцы – это полчище наделенных разумом черных муравьев!
Найфу уже несколько лет активно добивался разрешения открыть прямую торговлю с Новой Испанией, однако генерал-губернатор Манилы под разными предлогами отклонял его запросы. Испанцы хотели иметь монополию на торговлю на тихоокеанских просторах.
«Но если японцы собираются использовать интернированную команду испанского галеона для постройки своего корабля, – рассуждал Проповедник, – я буду совершенно незаменим на переговорах как переводчик». Он начал понимать, почему четыре дня назад Гото выпустил его из застенка. Советник намекнул тогда, что за Проповедника кто-то замолвил словечко. Не исключено, что это был влиятельный вельможа, предложивший этот план. Может быть, тот же Исида. Господь может использовать кого пожелает, а вот японцы используют только тех, кто им безусловно нужен. Именно потому, что Проповедник может пригодиться для осуществления их замыслов, они его сначала припугнули, а затем вроде как выручили из беды. Это один из излюбленных приемов японцев.
Проповедник не стал ничего рассказывать о состоявшемся разговоре ни Диего, ни корейцу. Он весьма невысоко оценивал своего младшего товарища с постоянно красными, как у кролика, глазами, такого же священника, как и он, прибывшего в Японию вместе с ним из Манилы от ордена францисканцев. Еще во время учебы в семинарии Проповедник не мог побороть высокомерия, с которым он относился к простодушным, мало на что способным товарищам. Он понимал, что это дурная черта характера, но ничего не мог с собой сделать.
– Пришло письмо из Осаки.
Диего извлек из кармана поношенной монашеской рясы вместе с четками распечатанное письмо и поднял на Проповедника глаза, словно опухшие от слез.
– Иезуиты снова строят козни против нас.
Проповедник развернул письмо и поднес к свече, пламя которой трепетало, как мотылек. На бумаге желтели пятна от дождя, чернила расплылись. Письмо было написано недели три назад отцом Муньосом,
Феодальное княжество, находившееся на острове Хонсю на территории современных префектур Вакаяма и Миэ.