Девять писем для Софии. Ксения Шаманова
застиранные джинсы пепел – такой же горький, как и вся его жизнь. Я облокотилась на стол, но тут же заметила на нём толстый слой пыли и жирные пятна. Пришлось вежливо откашляться и отодвинуться, скрестив руки на груди, чтобы ни к чему больше не прикасаться. Васильков взглянул на ржавый чайник, угрюмо стоявший на плите, и всё таким же усталым и виноватым тоном проговорил:
– Не помню, остался ли у меня чай… Давно не пил ничего, кроме алкоголя. – он задумчиво почесал кончик носа. – А вы пьёте виски?
В его печальных припухших глазах блеснуло что-то вроде надежды. Я отрицательно покачала головой, заметив, как он сразу сник и покраснел. Правда, это был скорее болезненный румянец, а не признак смущения.
– Мне ничего не нужно. Я пришла сюда, потому что пишу книгу о своей матери, – наконец объяснила я, пряча руки в широких карманах юбки. – Меня зовут София, я тёзка вашей…
– Моей погибшей малютки, – прервал меня Васильков. Он сильно сгорбился, втянув голову в плечи. Грязные, давно не мытые волосы спутались – на затылке висел седой клок, похожий на паутину. – Я никогда не смогу себе простить… Зачем я позволил ей это сделать? – он стиснул зубы.
– Почему же… всё так?
Я никак не могла справиться с комом, подступившим к горлу. Дедушка долго и пристально смотрел на меня, прежде чем ответить:
– Виктория – победа, а София – мудрость. Поэтому моя девочка выжила… Она победила судьбу! – Васильков застонал. Я увидела на этом измученном лице печать неотвратимой смерти. Есть в нашей жизни нечто такое, на что мы никоим образом не можем повлиять. Сражаться с фатумом – не в нашей власти.
– А потом мы просто взяли и превратили победу в мудрость. Понимаете? Это мы виноваты в том, что случилось с нашей дочерью, – он смотрел уже не на меня, а будто бы сквозь, как если бы я стала призраком. И мне казалось, Аким Антонович может видеть что-то неподвластное взгляду человека, обречённого на долгую жизнь. – София – мудрость, а знания преумножают скорбь. Вы это понимаете?
Да, я, разумеется, его понимала, но, по-моему, от перестановки слагаемых сумма не меняется. Скорбь тоже преумножает знания. Иной раз на долю совершенно беззащитного ребёнка выпадает столько страданий, что ему приходится рано повзрослеть.
Аким Васильков почти не помнил своих родителей. Они, как Ромео и Джульетта, не смогли жить друг без друга и умерли в один день. Мать – оперная певица, которую пригласили на съёмки за границу. Отец – скромный писатель, к тому времени уже опубликовавший сборник сказок для детей. Они встретились случайно – в библиотеке на его творческом вечере. Влюблённая в книги Ольга ничего об этом не знала. Она лишь хотела перечитать «Маленького принца». Переступила порог, скинула с шеи вязаный шарф, бросила торопливое «здравствуйте» и замерла, очарованная мелодичным голосом молодого рассказчика с детской улыбкой. Он читал так, будто был менестрелем, и исполнял тихую песню о любви и смерти, добре и зле, предчувствуя, надеясь и просто зная, что свет расколет тьму.