Медленный фокстрот. Александра Морозова
он сказал?
Мама улыбнулась с тоской и одновременно как-то болезненно счастливо и погладила меня по голове.
– Он бы сказал, что ты самая талантливая, самая красивая и самая замечательная девочка на планете. И что однажды весь мир узнает твое имя.
Глава 4
Наши дни
Даня напрочь отказывался идти к нам в гости без цветов для мамы, поэтому у самой двери, шепнув мне «Погоди», принялся рвать бумагу, в которую были спрятаны от мороза красные розы.
– Надо было еще что-нибудь взять, – бормотал он. – К чаю хотя бы, а то я с одними розами – как идиот.
Я засмеялась. Непривычно было видеть Даню волнующимся, но очень забавно.
– Не говори глупости! Мама будет тебе рада, даже если ты придешь растрепанный, голый и босой.
– Только этого не хватало, – ответил Даня и, поправив розы и выпрямив спину, подал сигнал «Открывай!».
Я открыла дверь и, войдя в прихожую, сразу крикнула:
– Мама, иди сюда! Ни за что не поверишь, кто сегодня пожаловал к нам в гости!
– Скорее уж напросился, – пробормотал Даня, и мне снова стало смешно.
В прихожую вышла мама. Она, поправляя теплую кофту – зимой у нас в квартире было прохладно, – застыла, как и взгляд широко распахнутых карих глаз.
– Данечка, – прошептала она.
– Здравствуйте, теть Вер, – произнес Даня, смутившись, как мальчишка, но, опомнившись, протянул букет. – Это вам.
Он как-то скомкано произносил ее имя, оно слышалось в одно слово, примерно как «Тетьвер».
Мама, приняв цветы и не выпуская их, потянулась обнять нежданного гостя.
– Какой ты стал! – восхищенно шептала она, то отклоняясь, чтобы насмотреться, то прижимаясь вновь. – Какой же красавец! Лаймочка, взгляни на него!
– Да я уже видела, – отозвалась я, опираясь на шкаф, чтобы снять обувь.
Иногда было страшно наступать на больную ногу и поднимать здоровую – я не могла довериться ей даже на несколько секунд. Бывало, я заранее чувствовала, когда она снова меня подведет, и успевала сесть, чтобы не упасть. Но чаще всего она устраивала подлянки неожиданно, если я, задумавшись, напрочь о ней забывала.
– Какой у тебя взрослый взгляд теперь, – продолжала перечислять мама, разглядывая Даню.
Какие глаза, какие уши, какой нос… Как будто он должен был остаться ребенком на всю жизнь.
– Да все так же, теть Вер, – уверял Даня, словно поймав мои мысли. – Вы меня прямо смущаете.
Справившись с сапогами, я все же незаметно взглянула на него.
Может, мама и права. Что-то в нем изменилось. Волосы уже не лохматились, как в детстве. Черты лица стали резче, заметнее, жестче, отчего сам Даня выглядел взрослее, мужественнее. И глаза смотрели как-то иначе, с достоинством и спокойствием уверенного в себе мужчины.
– Да ладно, мам, – произнесла я, чувствуя, как неестественно звучит голос. – Он все такой же.
И, встретившись с Даней взглядами, почему-то