Медленный фокстрот. Александра Морозова
Даня со мной собрался елку наряжать? – спросила она.
– Мне же, как всегда, некогда…
Мама засмеялась, а Даня, не дождавшись нас за три секунды, сам прилетел на кухню.
– Лайм! Ну ты чего не идешь? Теть Вер, а куда елку ставить?
– Надо убрать журнальный столик к окну, а елку поставить на его место, – распорядилась мама. – Лаймик, иди помоги Дане.
– А посуда?
– Сама помою, – ответила она и подошла к раковине.
Я посмотрела на искрящегося, как новогодний шар, друга детства.
– Эх, Данька…
– Идем. – Он взял меня за руку и потянул в комнату.
Мы вытащили из коробки составные части елки и разложили на полу.
– А инструкции не осталось? – спросил Даня.
Я усмехнулась.
– А ты, когда чайник покупаешь, тоже инструкцию читаешь?
Он посмотрел на меня, как в детстве, когда я глупо шутила.
– Видишь, ветки разные, – сказал он. – Одни больше, другие меньше.
– Те, что больше, вниз, что меньше – наверх. Остальные в середину.
Мы стали потихоньку собирать.
– Ты пуши ветки получше, – говорила я. – Вот так.
– Я пушу, – терпеливо отзывался Даня.
– Где? Они у тебя все не пушистые.
– Нормальные у меня ветки. За своими смотри.
Я хотела что-то ответить, но в комнату вошла мама.
– Ну как успехи?
Она прошла мимо нас и села на диван.
– Мам, научи Даню пушить ветки.
– У Дани хорошие ветки, – ответила она, даже не глядя на елку. – Что ты к нему придираешься?
Даня посмотрел на меня, усмехнувшись с гордым видом. Что, съела?
Я с подчеркнутым безразличием хмыкнула.
А мама пустилась в воспоминания.
– Каждый Новый год я вспоминаю папу Лаймика, – сказала она, глядя вроде на нас, но как будто куда-то сквозь. – Нет, конечно, я вспоминаю его каждый день, но Новый год – это особый праздник, ведь именно тогда мы познакомились.
Она ласково улыбнулась, а мы с Даней перестали шуршать.
Я слышала эту историю миллион раз, Даня – с полмиллиона, но оба мы приготовились слушать ее заново. Это была одна из наших любимых детских сказок.
– Я, тогда еще совсем молоденькая, младше Лаймика сейчас, шла по улице и рыдала. Не плакала, а прямо навзрыд ревела, – мама засмеялась. – Завалила экзамен, боже, какая трагедия! Еще и с преподавателем поругалась, а ведь пересдача у него же, после праздников. И вот я сижу реву в парке перед своим архитектурным университетом – холод ужасный, все торопятся, бегут домой, в тепло. И тут передо мной кто-то останавливается, заслоняет свет. Наклоняется, спрашивает: «Девушка, что с вами случилось? Ограбили? Кто-то умер?» Я головой мотаю, говорю: «Экзамен не сдала». И он вдруг как рассмеется. «Боже мой, что бы, интересно, было, если бы вас ограбили?» А я сижу зареванная, красная, тушь по всему лицу, губы дрожат, пальцы от холода – тоже. Когда я подняла на него голову, Витя так и обомлел. До сих пор помню этот его взгляд, как будто я вся светилась, а не выглядела как не пойми кто. А тогда я только еще громче