Бла-бла-бла. Роман-каверза. Станислав Шуляк
сухо сказала девица.
– Навстречу мне идёт, потом останавливается и вещает: «Меня Златоглазкой зовут! А ты куда прёшься, букмекер, когда тебе не время ещё?» «Как же – не время, – возражаю, – когда мне ваш шилишпёр велел сюда идтить?» «Шилишпёр? – удивилась девица. – Ну, он у нас шуткарь известный!» «А машинист? – спрашиваю. – Он мне тоже велел из поезда выходить!» «А машинист, – говорит Златоглазка, – вообще не соображает, что городит. Он и поезда водит по пьяному делу, его уж давно с работы выгонять собираются, да всё было никак…» И тут вдруг сзади свет, грохот, и поезд… поезд…
– Поезд? – переспросил Энгусов, неприметно для себя увлёкшийся рассказом.
– Поезд… по-езд… – хрипло пробормотал букмекер и тут же… снова помер.
На сей раз он помер как-то гладко: бормотал себе про свой поезд и вдруг – р-раз! – откинулся на спинку стула, треснулся затылком об пол – и всё, готово дело! Всем бы так легко помирать!
Но народу это не понравилось.
– Опять, что ли, помер? – досадливо пробормотал кто-то.
– Ф-фу, это уже не остроумно! – зевнула девица Морякова.
На всякий случай поискали пульс. Теперь уж искали всем скопом, то есть по очереди. Разумеется, ничего не нашли. Но всё равно это мало кого убедило.
– Скоро снова воскреснет, – твердил Энгусов. – Был бы он жив, я бы об заклад побился… я бы ему самому ставку сделал, что он воскреснет не позже чем через десять минут.
Но биться об заклад с ним охотников не находилось.
– Двести сорок три… двести сорок четыре… двести сорок пять… – считал Энгусов. – Ну, точно воскреснет, ещё даже до шестисот не дойду!
Потом он считать утомился, и потехи ради исчисление продолжил Дунин.
На шестистах букмекер не воскрес, Энгусова тут подвергли осмеянию. Обозвали Вольфом Мессингом недорезанным и ещё по-всякому. Не воскрес и на девятистах (когда сызнова взялся исчислять Энгусов). Зато воскрес на тысяче ста пятидесяти пяти, буднично так воскрес, даже простецки. Как одни букмекеры и воскресают! Прочие же людишки воскресают иначе. Глубокомысленней, что ли? Трагичнее! С осознанием судьбы и – да-да, – чёрт её побери! – почвы! Суглинка или аллювия.
Короче, букмекер очухался.
– Опять кабак! Опять букмекер! – мучительно простонал он.
– Ну, и как там? Чего ещё видел? – прицепились к воскресшему.
Один Василий Абрамович оппонировал общему настроению.
– Не получишь больше ничего от заведения! Надо вовремя своё вино пить и самому следить за напитками, а не подыхать некстати! – ожесточённо сказал он.
– Поезд сбил… сзади… – бормотал потусторонний рассказчик. – И снова кабак, снова букмекер, и президент тот же, и вся судьба неизменная, и носки – хочешь синие надеть – а есть одни чёрные! Вот и надеваешь чёрные! Одно слово – «Невыборская»!
– Это тебе Златоглазка поведала? – встрял Энгусов. Неожиданно его стала занимать гадкая сия нувелла.
– Нет, нет Златоглазки! – сызнова простонал букмекер. –