Нестраховой случай кота Моисея. Сборник рассказов. Владимир Фиалковский
обиталища, я поведал о своих чувствах, о том, что не представляю свою жизнь без нее. В тот момент она смотрела на пылающие поленья, но я и так все понял. Она робко согласилась стать моей женой. Мне вдруг стало так мало целой земли для обретенного счастья, и другие планеты, и даже галактики не вместили бы преподнесенного на девичьих раскрытых ладонях магического блаженства.
В последние дни отпуска мы исследовали города чудесной Швейцарии. В каждом из них я с изумлением открывал для себя не достопримечательности, а неизвестную, новую для себя Кирену. В Люцерне мы целую вечность простояли у памятника умирающему льву. Если мне композиция показалась интересной, то неиссякаемый фонтан слез, низвергавшийся из прекрасных глаз чувствительной девушки, стал для меня полной неожиданностью.
Еще большим открытием стали строчки ее сочинения, поразившие своей фатальностью, взволновавшие и навсегда запавшие мне в душу:
Время вырывает годы из суставов,
Так, я умру несвойственной мне смертью,
На полпути к надежде корабли мои застрянут,
Исчезнут, растворившись в море черной тенью.
Это четверостишье отозвалось в ней на рассвете до поездки. Позже она нередко читала мне из своей коллекции. В основном, стихи были пронизаны печалью, но в этой грусти кружилась нестандартная, задумчивая, безысходная красота. После моей неудачной шутки, что поэтами в России становятся только после смерти, она задумалась, но после рассмеялась. Мне от этого смеха почему-то стало неуютно, и я предложил срочно пообедать, хотя, на самом деле, мучительно захотелось выпить.
В Монтрё мы, укутанные морозным, с ароматом жасмина, туманным облаком, выползающим из чрева Женевского озера, бродили по набережной, любуясь видом на противоположный берег, окантованный горными вершинами.
В старинном тихом Бьене я не удержался от подарка любимой девушке. В поезде Кирена с восхищением вглядывалась в тонкое запястье, которое сверкающей позолоченной змейкой обвивали новые часы. Искоса я любовался ею, и ее эмоции с удвоенной энергией передавались мне. Женева показалась Кирене казенной, а в Берне ее порадовали символы города – бурые медведи, живущие под открытым небом. В Мартиньи нас обоих поразил музей сенбернаров, бесстрашных и надежных спасателей.
За ту неделю, что мы провели в удивительной стране, где даже воздух сладкий и тягучий, как вишневое варенье, и его можно загребать ложкой и лакомиться от души, мы узнали друг друга с разных сторон. Недаром, один философ однажды изрек, что «путешествие – лучший способ разобраться в человеке». Наше волшебное приключение закончилось, но карманная Швейцария для меня оказалась слишком спокойной страной, чтобы там могла обитать и чувствовать вечно неспокойная русская душа.
Под воздействием странствований мы бурлили впечатлениями, и наши взгляды, действия отражали отношения и чувства. Но, с каждым днем, мы становились все ближе к неотвратимым и предопределенным