Мишель плачет в супермаркете. Мишель Заунер
и украшена текстилем из секонд-хендов. У входной двери были сложены лонгборды времен подросткового возраста Колетт, проведенного в Калифорнии, а на подоконниках стояли сувениры, приобретенные в Чили, где она в течение года преподавала английский язык. В гостиной с потолка свисали на цепях качели, в звенья которых были вплетены пластиковые цветы из магазина рукоделия.
Я восхищалась тем, что они больше походили на друзей, чем на мать и дочь, завидовала их поездкам на блошиные рынки Портленда. Какой же идиллической представлялась мне эта картина, когда я смотрела, как они вместе занимаются выпечкой на кухне. Разглаживают основу для пиццы из домашнего теста чугунным утюгом, доставшимся им в наследство от итальянской бабушки Колетт; прорисовывают десятки замысловатых узоров на тонких съедобных салфетках; мечтают о кафе, которое однажды откроет Колетт, где они будут продавать свою выпечку и создадут интерьер в точности как у себя дома, дизайн которого я находила нестандартным и очаровательным.
Наблюдение за Колетт заставило меня задуматься о мечтах моей матери. Отсутствие цели в ее жизни все чаще казалось странным, подозрительным и даже антифеминистским. Я наивно отвергала мысль о том, что забота обо мне могла играть главную роль в ее жизни. Я не думала о напряженной, незаметной работе домохозяйки, которая ради этого отказалась от собственной страсти и овладения новыми навыками. Лишь годы спустя, уехав учиться в колледж, я начала понимать, что значит создавать уют в доме. Мне стало ясно, сколько всего я воспринимала как должное.
Но будучи подростком, одержимым поиском призвания, я не могла себе представить осмысленной жизни без карьеры или, по крайней мере, увлечения, хобби. Почему ее интересы и амбиции никогда не всплывали на поверхность? Неужели она действительно удовлетворена своей ролью простой домохозяйки? Я начала задавать вопросы и анализировать навыки, которыми она владела. Я предлагала возможные варианты – университетские курсы по дизайну интерьера или одежды; возможно, она могла бы открыть ресторан.
«Слишком много работы! Ты же знаешь, что мама Гэри открыла свой тайский ресторан – и теперь она вечно в бегах! Никогда ни на что не хватает времени».
«Когда я в школе, что ты делаешь весь день?»
«Много чего делаю, поняла? Ты просто не замечаешь, потому что тебя избаловали. Вот уедешь из дома, тогда увидишь все, что мама для тебя делает».
Могу поклясться, что мать завидовала Колетт – не ее причудливым амбициям, а тому, что я боготворила ее туманные цели, – и чем глубже я погружалась в роль жестокого подростка, тем больше выставляла напоказ свои отношения с Колетт, чтобы играть на чувствах матери. Я считала это расплатой за то, как часто она спекулировала моими.
В вакуум моего безразличия хлынула музыка, чтобы заполнить пустоту. Она расширила трещину, в щепки разнесла и без того шаткий мостик между матерью и мной. Она станет пропастью, грозящей поглотить нас целиком. На свете не существовало