Имперский раб. Валерий Сосновцев
недавно готовый задушить эту тварь, сейчас содрогнулся.
– Я воин, не палач… – сдавленно выдохнул он.
– Ты – раб, – назидательно возразил ему Шариф. – Или сообщник вора? Как для тебя лучше?
Ефрем понял – выхода у него два: или подчиниться, или лечь здесь, защищая мерзавца. Он молча взял кинжал и вонзил его в сердце визжащего Романа. Тут же его оттолкнул один из телохранителей Шарифа и забрал оружие. Приказчик велел:
– Уберите падаль! Ефрем, иди за мной.
Ефрем, едва справляясь с волнением, вошел в шатер караванщика. Там при свете масляной лампы Шариф велел подробнее рассказать, что произошло. Ефрем выдержал жесткий взгляд приказчика и пересказал все. О том, что Роман выдал хозяев – ни слова. Шариф помолчал, подумал, потом сказал:
– Молодец, что разоблачил вора! Ходжа Гафур наградит тебя. Теперь ты будешь не только переводить, но и следить за остальными рабами.
– Смогу ли я?..
– Как ты это будешь делать, меня не касается. Охранять их будут воины, а ты твори так, чтобы работа кипела. Теперь иди.
Шариф завалился спать. Ефрем побрел к кучке невольников. До зари он не сомкнул глаз. Невольники его не беспокоили. Молча гадали: «Что теперь будет?»
На другой день Шариф договорился о сходном обмене товарами с кормщиком того самого струга, на который накануне указывал Роман. Оказалось, тот и не думал уходить.
Кормщик, дюжий казачина с бородой-лопатой, смотрел на всех из-под густых бровей стеклянными глазами. Но примечал все. Густым басом он указывал, как и куда класть груз.
– Давно ли ходишь на торжище? – спросил его Ефрем.
– Да лет пять, поди, – добродушно ответил казак.
– Свой товар возишь али по приказу?
– Свой, свой. Мы с братовьями гурты скота гоняли, потом вот струг завели. Нас тут знают. Синильниковы мы, с Яику. Кличут меня Яковом… А тебя-то, касатик, как угораздило в полон угодить? Али ты наемкой здеся, по своей охоте?
– Какое там! – махнул рукой Ефрем и перевел разговор. – Бунт-то Емелькин угомонился?
– Пымали того злодея-батюшку, язви его!
– Что так, али ты противу своих казаков был?
– У нас в дому своя замятня из-за него вышла.
– Что так?
– Я сразу отверг ентого царя-Емелю. Взбунтовались казаки! Нечего было в него сторонним мешаться. Сами бы управились.
– Как же ты уцелел с такими мыслями, Яков? Емелькины нукеры и за меньшее не прощали. А ты что не таился? – спросил удивленный Ефрем.
– А чего бы они мне сделали? Тем паче, что к Емельке мой племяш пристал. Писарил там при каком-то атаманишке. Язви его!.. – Яков вздохнул. – Жалко парнишку. Порубили его под Самарой… Тезки мы были. Яковы Синильниковы оба.
Замолчали. Невольники носили мимо них тюки. Яков свое уже переправил на берег, теперь загружали его струг бухарскими диковинами.
– Куда же ты этакое добро повезешь? Я чаю, не для Яика столько-то?
– Сейчас, пожалуй, и нет. Это верно. А куда? Россия ведь большая… Я, брат ты мой,