Инязовки. Наталья Борисова
она у меня, скажу честно. А вот ради тебя я бы всех бросил.
– Да как ты можешь? – возмутилась я. – Давай сделаем вид: ты мне ничего не говорил, а я – не слышала!
– Я подожду, пока ты выбросишь из головы своего парня. А пока ничего не говори Тане. Пусть это будет нашим маленьким секретом.
– Никаких секретов у нас быть не может! – отрезала я и повела его в комнату к Тане. Спали они опять вместе, и пока он не ушел, я была не в своей тарелке.
Афанасий не появлялся целую вечность и вдруг опять пришел.
– А я хочу и хочу быть с тобой! Пойдем со мной, будем вдвоем в комнате.
Он выглядел таким смешным, этот «рыжий гринго» – словно долго копил свою нежность, чтобы передать ее в пронзительно-грустном взгляде, в одном прикосновении щекой к щеке. Я молча развернулась и закрыла дверь, потому что у меня почему-то застучали зубы. Он опять приходил, стучался, но я не открыла.
Афанасий стал захаживать каждый вечер. Днем он играл в футбол возле общежития, а вечером напивался, ходил по коридору и пел песни. Как-то сон сморил его, и он уснул, сидя на кровати. Я с трудом привела в вертикальное положение его тяжело обмякшее тело.
– Пойдем, Афанасий, я провожу тебя до пятого этажа.
В холле он неожиданно пришел в себя и захватил меня в крепкие тиски, тщетно пытаясь выжать ответное чувство любви. Сопротивление было бесполезным. Я укусила ему руку.
– Ну, кусай, кусай! Больно, да, но я ничего не скажу.
– Одного не пойму, Афанасий, откуда у тебя берутся силы, чтобы лезть ко мне?
– Я же мужчина – и не какой-нибудь дохляк. Мне хорошо с тобой. Я тебя пальцем не трону, только стой рядом. Были у меня девчонки, но ни с кем мне не было так хорошо.
– Найди себе сговорчивую женщину.
– Глупая ты. Мне никого не надо. И тебя я никому не отдам! – Он обнимал меня так сильно, что трещали кости. – Твой я!
Мне стало смешно. Боря тоже так говорил. И где же он теперь? Я стояла спокойно у окошка, скрестив руки.
– Тебе не кажется, Афанасий, чем больше слов говорит человек, тем меньше он чувствует?
– А ты… совершенно спокойна, да?!
Он предпринял очередную попытку захватить меня и прижать к своему возбужденному телу. Алкоголь придавал ему неимоверную силу.
– Ты одна только можешь так мучить и дразнить!
– Немец ты! Гестаповец! – возмущалась я, пытаясь обрести свободу. – Жестокий, сам садист. Больше ко мне не приходи!
– Да? А я и не приду!
Но он приходил среди ночи, стучался так настойчиво, что мне становилось страшно.
– Девчонки, пустите! Я хочу увидеть ее! Пустите! Только посмотрю, как она спит, и уйду! Она здесь, да?
– Уходи, у нас не вокзал! – неумолимым голосом отвечала Илюшина, подходя к двери.
– Девчонки, пустите! – ломился неудачливый ухажер. – Все равно позову на свадьбу.
Дверь трещала от его ударов. Просыпался весь этаж.
Мы