Дорога на Стамбул. Часть 2. Борис Александрович Алмазов
сухарей нет, сообщение между этими городами и Шипкой может в скором времени прекратиться вовсе. Если не будет немедленно выслан в Габрово двухмесячный запас сухарей, крупы и спирту, то Шипкинскому отряду… угрожает голод… Обо всем этом я неоднократно сносился с полевым интендантом, а запаса все таки нет и нет.»
Описание Русско-турецкой войны 1877- 1878 гг. т. 6
«Ни в одной траншее огня развести нельзя: одежда всех офицеров и солдат изображает из себя сплошную ледяную корку (например, башлыков развязать нельзя, при попытке сделать это – куски его разваливаются.)»
« При настоящих сильных морозах затруднительно стрелять из ружей Бердана, курок не спускается и дает осечку, масло замерзает, затворы приходится вынимать и держать в кармане.»
Л.И Соболев. «Последний бой за Шипку» стр. 418
«Землянки, вырытые по склонам гор, представляли собою нечто ужасное. Когда в них ютились люди, обыкновенно столько, сколько могло уместиться на полу, тело вплотную к телу, делалось довольно тепло. Тогда потолок и стены начинали «отходить» отовсюду просачивалась влага и через два -три часа люди лежали в воде. Промокшие до костей, они выходили на мороз и… можно себе представить, что они должны были перечувствовать в это время. Случалось, что оттаившие пласты земли обрушивались на спящих, и тогда людей приходилось откапывать, причем нередко извлекали посиневшие трупы.» Н.Бороздин. Шипка ~ Плевна 1877 -1878 гг. стр 43
2. Невдалеке от последнего подъема, который был памятен Осипу и Трофимычу по августовским боям, стоял караул Красноярского полка. Здесь, рядом с вырытыми в горном откосе норами землянок стояли такие же как и внизу черные унтера и офицер в тулупе, лопнувшем на спине и замотанной поверх женским платком, наотрез отказался пропускать казаков выше.
– Ваше благородие, у нас письменный приказ, – пытался втолковать ему Трофимыч, но офицер смотрел на них из под полуопущенных век смертельно, навсегда, уставшего человека, и только отрицательно мотал головой в глыбе обледенелого башлыка.
– Подхорунжий, – наконец, проговорил он, – не упорствуйте. Никого вы не найдете. Оборона тут несколько верст по гребню перевала. По всей траншее вы не пройдете. И наверняка вашего товарища, там уже нет. Столько здесь не задерживаются.
– Нам предписано вернуть его в сотню.
– Если он не вернулся сам, значит, ранен или убит, – терпеливо и монотонно, ровным, словно тикание часов, голосом повторял офицер. – Здесь с августа никого не осталось…, если не считать штаб.
– Вот-вот, – засуетился Трофимыч, – нам говорили он при штабе.
– При штабе нижние чины все сменились. Один Радецкий держится. Мы стараемся людей менять, отводить с позиции…
– Я помню одного казака, – сказал такой же черный и оборванный артиллерийский прапорщик. По-моему, 23 Донского полка. Маленький такой. Стрелок хороший…
– Да! – выдохнул Трофимыч, – Это он! Телятов. Рябоватый такой. Вот здесь и здесь оспина… – показал Зеленов.
Вероятно, это показалось прапорщику смешным. Осип увидел, как