Дорога на Стамбул. Часть 2. Борис Александрович Алмазов
отсюда! – закричал он, багровея, – мне вот с барышней поговорить нужно.
Цветков прямой, словно кол проглотил, протопал на негнущихся ногах за дверь.
– А вы присаживайтесь, сделайте милость. – Придвинул Юлии стул сотник. – Разговор у нас будет неприятный. Я, вообще, человек неприятный! Но ведь он у меня один! Так что, извините, если что не так… Вы, как я догадываюсь – смолянка? Или домашнее воспитание изволите иметь: гувернантки, бонны,… пансион какой?
– Смолянка. – почему –то покраснев до корней волос и чувствуя закипающие слезы, ответила Юлия.
– И прекрасно! И замечательно! Даже гордиться можно! А сюда – то, как же?….
– Я состою в дружине сестер милосердия Святой Екатерины….
– А… так «баронесса – патронесса» вам родственницей доводится?
– Это моя тетя, – глотая ком в горле, прошептала Юлия Августовна.
– Да – с… Добровольно значит сюда! Охотницей… Дианой так сказать. Да – с. Высморкайтесь! –сказал он грубо. Я еще вам всех гадостей не наговорил, а вы уж в слезы. Не Диана вы! Это вот тут румынские баронессы – Дианы да Клеопатры.…А вы, значит, спасать христолюбивое воинство приехали.…Не одобряю, но понимаю. А тетю следовало бы посечь! Она вдова, ей позволительно, но девушку – то, молоденькую, что сюда тащить?…Война не игрушки!
– Простите, что я вас перебиваю, – сказала Юлия Августовна. – Я в госпитале с первого дня…
– Да я понимаю, понимаю….– сравнительно мирно сказал Цветков. – Здесь в Бухаресте. И на передовые позиции рветесь, а начальство вас не пускает? Ну, слава Богу, есть еще в Российской армии порядочные люди!
– Мы оказали помощь тысячам раненых…– в бессилии от того, что говорит какую – то нелепицу, комкая платок, выпалила Юлия Августовна.
– Да это мне известно –с. Потому и разговариваю с вами, что при всем моем неодобрении пребывания дам –с на войне –с, испытываю к вам род симпатии. Но ведь, голубушка моя, война – то не здесь! И вы на ней, как бы побывавши, так ее и не увидите! И, слава Богу! Вам еще замуж идти и детишек рожать! Вот о замужестве вашем, я и хотел бы поговорить.
Сотник, за неимением в номере второго стула, присел напротив Юлии Августовны на скрипучую кровать.
– Я не враг вам, вот уж совсем не враг, – сказал он вдруг неожиданно мягко.– И всякие чувства очень могу понимать. Я ведь – вдовец, и кроме этого балбеса, у меня ничего в жизни нет. Потому, мне судьба его не безразлична.
Не сиделось ему на кровати. Он опять вскочил и заходил, тяжело ступая по скрипучим половицам.
– Ваша пассия – мой сын, глуп по молодости и юнкерскому романтизму, потому испрашивая у меня благословения ни о вас, ни о себе не думает… Любовный угар – с. Лихорадка-с. Как бы это вам объяснить не обидно ?! Вот давеча мне сын руку поцеловал, а вы даже встрепенулись … Я же не священник.…А я ведь этому и значения не придаю, и я своему отцу руку целовал, пока он жив был, страстотерпец мой, … Принято у нас так. Так вот: то, что нам за обычай