Там, за поворотом…. Галина Фабрициус
зимой в темноте по снегу свиноферму, чтобы в окна не забрался волк. Мама зажигала керосиновую лампу «летучая мышь», и мы, прижавшись от страха друг к дружке, прикрывая лампу полой, чтоб не задуло ветром огонь, шли вокруг свинарника. Однажды в лютый мороз мы нашли на углу, под самой кровлей, дико орущего кота. Нам стало жалко его, но он не шёл к нам, видимо, одичал совсем. Потом кот перебрался под дом, так как мы его кормили, кладя тёплую пищу под крыльцо. Дикие вопли кота за зиму так надоели, и не только нам, что однажды весной наш пёс Воин, улучив момент, прогнал его в лес навсегда, и мы вздохнули с облегчением.
Помню, как однажды маме поручили на лошади навозить в свинарник воды из проруби. Женщина, которая выполняла эту работу, заболела, и вот на маму возложили её обязанности. Я была от такого на седьмом небе, а мама огорчена до крайнего расстройства, даже плакала, вздыхая, что не умеет управляться с лошадью. Я радовалась, а мама сердилась, что не время мне ночью кататься на плохо управляемой лошади. Будто назло выдался крепко морозный вечер. Мама собиралась, я начала проситься, но она меня не брала. Я громко плакала, обещалась мыть посуду, но мама не сдавалась. Не так-то просто в темноте расчистить лёд и прорубить лунку, затем начерпать из проруби ведром двухсотлитровую бочку, прилаженную к саням-дровням, всё очень долго и утомительно. Я слёзно уверяла, что буду помогать выливать в бочку воду из ведра. Мама объясняла, что нет места в санях, а вода из бочки на ходу выплёскивается… Но я не отступала, и мама раздражённо согласилась.
– Поедешь верхом, только попробуй мне пожаловаться!..
Я, совершенно счастливая, быстренько оделась и помчалась на улицу к лошади. Лошадь мне, пятилетней, казалась очень большой, и маме пришлось поднять меня и посадить верхом. Застоявшаяся на морозе лошадь сразу побежала крупной рысью. Меня начало так трясти, что я зажмурилась и вцепилась в железное седёлко и в гриву, но стала съезжать вбок, оглоблей[7] мне прижало ногу, боль пронзила всё тело, я сжала зубы, подавив крик, но слёзы всё-таки полились. На реке мама стащила меня с лошади, а я украдкой смахнула слёзы, потерла ушибленную ногу. Она спросила:
– Ну, как? Накаталась? Не ушибла ничего? А то плохо я запрягла, седёлко съехало.
– Нет, мама, ничего не ушибла, всё хорошо.
– Ну ладно, раз такая терпеливая, поедешь спереди саней, пусть тебя водой окатывает, не будешь в следующий раз проситься.
– Буду, – шепчу, растирая ноющую, саднящую ногу. – Зато как красиво ночью на зимней реке! Мама, смотри, звезда упала, а лес – как на той картинке из сказки!
– Да, доченька, красиво. Сейчас лошадь с тяжёлой бочкой в горку пойдёт медленно, так полюбуйся своим лесом.
На всю жизнь я запомнила этот вечер, красоту заснеженного леса, скрип полозьев, морозный запах елей и сосен, ту необъяснимую радость и лёгкость. И пусть брызги воды застывают ледяным панцирем на моей одежде, пусть замёрзли руки и ноги, но сердце ликует.
Став постарше, я каждое
Оглобля – боковые жерди, прикрепленные к саням.