Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 1. Причинность и детерминизм. Валерий Алексеевич Антонов
исчез бы. Я не претендую на то, что все, кто сейчас использует эту фразу, придерживаются такой грубой и рабской теории. Она, как и пословицы, выражает скорее ассоциации неопределенных чувств, чем определенные идеи, но я утверждаю, что для того, чтобы придать словам хоть какое-то значение, необходимо предположить наличие такой теории.
Другая и гораздо более важная трудность возникает в связи с нашим представлением о будущем со стороны теологии. Я в целом отмечаю, что мы имеем дело только с концепцией будущего, как она понимается разумом в соответствии с законами разума. Если наше утверждение, что нет иного будущего, кроме того, которое существует в сознании каждого отдельного мыслящего человека, рассматривается как посягательство на всеведение Бога, я отвечаю, что задача примирить это всеведение со свободной волей человека всегда представлялась теологам безнадежной и что моя теория ни увеличивает, ни уменьшает эту трудность. Если же на основании сказанного можно предположить, что она может перечеркнуть нашу надежду на будущее блаженство, то это возражение, на мой взгляд, может быть основано только на недоразумении. Божьи обетования, которые мы слышали с детства, являются частью нашего прошлого и порождают ожидания. Природа этих ожиданий, несомненно, полностью обусловлена тем опытом, который мы пережили. Мы можем представить себе только рай, подобный земному, но лишенный страданий и наделенный самыми чистыми и высокими радостями. Это все, что обетования Божьи сообщают нам напрямую. Бог говорит с нами на понятном нам языке, поэтому даже Иисус Навин повелел солнцу и луне стоять на месте. У нас также есть убеждение, которое мы черпаем из Божьих обетований, как мы их познали, а значит, и из нашего собственного опыта, что все наши представления о небесах неадекватны. Однако это убеждение носит лишь негативный характер. Оно ничего не добавляет к нашим ожиданиям, но лишь очищает их и лишает ложного блеска. То, что это будущее, которое Бог не открывает нам, а лишь намекает на него, уже существует для него и, несомненно, ожидает нас, – эта доктрина, кажется, не представляет никаких трудностей для разума. Вполне возможно, что как в природе Бога нет ни изменений, ни тени перемен, так и в Его знании нет никаких изменений. Но, опять же, все христиане верят, что Он всемогущ, и поэтому Он неизменно реализует любую идею, которая сейчас находится в Его голове, если она покажется Ему хорошей.
Не знаю, стоит ли затрагивать эти трудности, пусть даже поверхностно и сдержанно. Возможно, мне придется узнать, что человеческие предрассудки становятся только сильнее, когда мы имеем с ними дело. Возможно, я навлеку на себя гнев теологов, которые увидят в моих аргументах посягательство на их территорию. Но если те несколько намеков, которые я дал, помогут развеять сомнения человека, сочетающего любовь к истине с твердой верой и доброй совестью, я сполна компенсирую любой гнев, который на меня обрушится.
Я подчеркиваю следующие наиболее важные мысли о концепции будущего:
Во-первых,