Трансильванские рассказы. Дмитрий Викторович Иванов
Всё мысли в голове роились, словно осы, так и ужалить норовили. Сна я в первые же дни лишился. Делать всё медленнее стал. Вот пришлось мне письмо писать. Сел пару фраз вывел, а потом снова накатило, и писать уж не могу. Сижу чуркой и в стену гляжу. Вот утро вставать пора, а лежу и с постели, и нет мочи подняться. А дальше, сам знаешь, палинка пошла. И за зайцев обидно, и за себя, что меня все обмануть горазды, а я на все уловки ведусь.
Много ещё говорил Шалькхамер и про жену покойную вспомнил, и на бездетность посетовал. Про смысл жизни упомянул, дескать нет его уже, и на Господа нашего роптал, и всех святых Его. Сумел я Хорста убедить помыться, побриться, переодеться. Меж тем Зигхильда комнату его убрала, проветрила, постель новую застелила. Весь день у него провёл. Когда же на утро прощаться начали, взглянул я в глаза товарища и показалось мне, будто не смог я его воодушевить: всё та же тоска в них, никакого прежнего блеска. Понял я: если ничего не сделать, вскоре ещё хуже будет.
– Попробую я твоему горю помочь, – сказал я, сам ещё не ведая, как. – Перво-наперво узнаю, есть ли вообще звери такие, и где их сыскать можно. Может и нет их вовсе.
– Попробуй, – только и вздохнул Хорст.
Обнялись мы, и я ускакал в Кронштадт.
Вот сидел я в своей лавке и думал, у кого бы о вольпертингерах-то спросить. Знаете вы или нет, но во всём Бурценланде самым умным слыл магистр Клингзор. Говорят, будто родился он до основания города. Если так, то ему без малого триста лет, если не больше. А ещё предрёк он рождение святой Елизаветы, дочери короля Андреаса II. Слыл тот Клингзор знатоком тёмных искусств. Знал он о движениях звёзд и планет на небосводе. Мог мёртвого из могилы поднять, и в былое заглянуть, и в грядущее. Кому как не ему знать о зверях невиданных. Только как подступиться-то к чародею?
Только подумал, как заскрипела дверь, и сам Клингзор на пороге показался. Я прямо с места соскочил от удивления и испуга. А он, важный такой, идёт, словно епископ в пятидесятницу, посохом по полу постукивает и улыбается лукаво. На нём роба тёмно-синяя, украшенная золотым шитьём, узорчатый кушак с кистями, а на груди подвеска с двумя драконами, промеж которых огромный карбункул огнём пылает. Сам ничего не говорит, на товары посматривает, но всё больше на меня косит, дескать решусь ли заговорить о том, что у меня на сердце.
– Доброго дня Вам, магистр Клингзор, – начал я.
Обычно я приветствую покупателей словами «Бог в помощь». Но таким, как он, божья помощь, явно ни к чему.
– И тебе доброго, Йоханнес, – сказал и воззрился на меня.
– У меня к Вам разговор имеется, господин Клингзор, – начал я издалека, ведь боязно прямо спрашивать.
– Ну что ж, приходи ко мне сегодня после заката, тогда и потолкуем, – отвечал знаток тёмных искусств.
Я кивнул.
– А не боишься? – лукаво улыбнулся чародей. Сказал и вышел. Так ничего и не купил, и ни о каком товаре не осведомился.
Как солнце село, отправился я на Шварцгассе к особняку Клингзора, тому самому с драконами на фасаде. Взял с собой бутыль лучшего