Моя прабабушка была рекой. Мария Еремина
до хрипоты или до озлившихся соседей.
Мост! Мягко поднялись колёса по деревянному хребту. Мост в ответ возмущённо закряхтел. Люба даже не заметила, мысленно она уже была в деревне.
***
Череда деревянных заборов с заплатками сайдинга надёжно спрятала нужные ворота. Люба развернулась, на третью попытку пытаясь опознать в свете фар нужный участок. Телефон отзывался резкими гудками – связь отказала ещё на подъезде к деревне.
Люба совершенно не помнила детские просторы. Дом оказался не с той стороны. Пока она вглядывалась в правый ряд, с левой стороны вынырнула фигура. Сердце испуганно ёкнуло, но фары осветили вполне человеческое лицо.
Недовольно щурясь на гостью из-под вскинутой вверх ладони, старушка задумчиво высматривала водителя. Люба, выйдя из машины, смущённо шагнула вперед, пытаясь опознать скрытое тенью лицо:
– Бабусь, ты?
– Надя? – Лицо озарилось узнаванием. – То есть Аля, тьфу, Люба! – Последнее «Люба» она произнесла громко и раздражённо то ли на память, то ли на внучку, которая могла бы и на первое имя откликнуться.
Вот теперь никаких сомнений: если бабушка, обращаясь к тебе, не перечисляет всех потомков по старшинству, значит, бабушку подменили.
Далее шли объятия, и разговор, из которого Люба поняла, что бабушка её в гости никак не ждала. Она вышла на свет фар проверить, кто носится по улице. Стало неловко обеим. Люба объяснялась, таская сумки из машины, бабушка объяснялась, пытаясь одновременно и гостью устроить, и ужин наколдовать. В результате рваных этих объяснений, когда одна женщина ныряет в багажник, а вторая в буфет, и обе при этом громко выдают экспозицию куда-то в совершенно обратную от собеседницы сторону, выяснилось следующее. Старшая сестра Любы, Аля, клятвенно обязалась предупредить бабушку о гостье, но, видимо, хрупкая память оказалась семейной чертой. Или родня не пробилась сквозь падающую связь. Или бабушка успела забыть о разговоре. Эту мысль Люба старательно отгоняла. Хотелось сохранить надежду, что с возрастом девичья память сменится нормальной.
Бабушка в своей деревне потихоньку превратилась в этакую классическую фольклорную старушку: хоть доставай фотоаппарат и снимай трогательный сюжет о глубинке. Китайский спортивный костюм сменили юбки, в два слоя. Рубаха и фартук завершали образ. Только косынки не хватает – длинные волосы разметались по плечам.
Бабушка собирала стол, Люба устало поддакивала в ответ на её вопросы. С родителями, всё хорошо, конечно, погода, отпуск, ага, обещали низкое давление. Люба, сама того не заметив, дважды размеренно согласилась с вопросом «картошку или кашу?», вызвав неодобрительное кхеканье у бабушки. «Жених? Да какой там жених, был да всплыл, конечно, бабушка, найдём получше». Всплыл. Всплывает мёртвая рыба, а этот живее всех живых. И любовь живее. Пишет, плачет, поёт песни в голосовых. Когда не занят, а занят часто.
Из размеренной полудрёмы Любу вывел звон. Бабушка смотрела на пол, где прыгали осколки в масле. На секунду девушке показалась,