Ночные бдения кота Мурра. Герман Вольфлинг
ретроградные и косные домостроевцы сотряслись бы от гомерического хохота.
Революция – вот рычаг истории! Пока лошадки гренадеров и гусар задумчиво жуют шляпки из итальянской соломки, пока Лизетты и Жаржетты обдумывают планы мести развязной знати и даже самому королю, пока все головы не могут думать по-новому, а зады, по-прежнему, гадят по-старому – ситуация, конечно, не изменится.
Но стоит появиться в городке одному-единственному демократу-извращенцу Ставрогину Карлу Модестовичу, который не может мыслить по-старому, в рамках славных добрых традиций Октоберфеста, ввиду полного отсутствия извилин в коре его головного мозга, но только – по-новому, как пламенно учили великие Вольтер и Марат; бежавшие впереди паровоза, летевшего, как всем известно, в коммунизм, так тут же появятся: и рабочий класс, и подневольный труд, и сердце, бьющееся гневом за всех обездоленных бомжей вселенной!
Нужно-то всего лишь поджечь: Рейхстаг, Кремль, Версальский дворец, посадить вместо кайзера, самодержца и президента одного царя всего мира, водрузить всюду красные знамена и сократить численность населения путем массовых расстрелов.
Вот тогда всем выжившим будет нереальное счастье. Наверное.
В общем, обворожительный вид цветущей Юлии, совершенно непонятным образом, вызвал в мозгу музыканта не умиление, но яростный революционный протест.
Как это так?! Все девушки без Крейслера должны в свое свободное время заламывать руки, читать страстные монологи о силе любви и непременно топиться в пруду, аки Бедная Лиза. Они обязаны ощущать «Страдания молодого Вертера» как свою личную нескончаемую боль, воспринимать смерть от неразделенной любви, как блаженство! А вместо этого Юлия не только не вышла к завтраку заплаканной, но она еще и собирается замуж за этого осла, который купил себе и новый титул принца, и грамоты о среднем и высшем образовании!
– Отчего вы прибыли так поздно? – между тем надула губки девушка. – А ведь я ждала вас, надеялась, что вам не безразлична моя особа. Все княжество уже говорит о моей помолвке, и только наш бравый капельмейстер, наверняка, обо всем узнал лишь накануне! Или я не права?
– А разве имеет значение время, когда я прибыл, чтобы помешать планам вашей маменьки, Юлия? – с горечью воскликнул Иоганнес.
– Вы что же это, совсем иностранных романтических стихов не читаете?! – топнула ножкой невеста. – Один восточнославянский арап так прямо и написал: «Но я другому отдана, и буду век ему верна!»36 А вы опоздали! Видимо, для вас есть и будут впредь дела и поважнее моей горестной судьбы!
– Да как же вы можете говорить такое!
– Очень даже и могу! – фыркнула девушка. – Более того, вы натура творческая, увлекающаяся. Вот как вам можно, вообще, верить? Я даже не уверена, что вы примчались разрушить именно мою свадьбу!
– Да чью же еще-то, о, Юлия?!
– Есть тут у вас еще одна поклонница, что краснеет при одном упоминании вашего имени. Забыли,
Стихи А. С. Пушкина – самого почитаемого по всему Пушкограду графомана, который в тридцать лет, наконец-то, получил звание самого камер-юнкера и право хранить дуэльные пистолеты в кунсткамере еще при своей жизни.