Записки невольника. Николай Молчаненко
взгляд. Для них мы – не люди, а скот. Они не говорят этого вслух, но по их поведению это становится совершенно очевидно. Янсон со своим одутловатым лицом и вечной ухмылкой словно воплощение этой ненависти. Его глаза, кажется, вот-вот лопнут от той ярости, которая кипит внутри.
Сегодня мне поручили отвезти ригели с готовыми кернами в старую сушильную камеру. Там уже стояли два ригеля, оставленные Канером. Я поднял их шубкаром, аккуратно поставил на колодочки, но в конце смены столкнул их, так, чтобы никто не заметил. Лендер всё время подгоняет нас, требует больше работы. Он не терпит отказов. Костя и Антон отговариваются, что ничего не понимают, говорят «Nix verstehen». А вот я, как оказывается, «фирштейн», и Лендер бьёт кулаками именно по мне. Я отвечаю ему, что мы и рады бы работать больше, но у нас просто нет сил, мы еле стоим на ногах. Недавно он оставил нас без ужина.
Не помню, писал ли я, что нам установили машину для изготовления кернов. Она кажется чудовищем. Работает на сжатом воздухе, производительность невероятная, но брака много. Пока её налаживают, Лендер всё время рядом, следит за процессом.
Питание стало ещё хуже, чем раньше. Кажется, хуже уже некуда. Варят какую-то отвратительную баланду из кислой капусты, которая воняет так, что съесть это невозможно. Где они находят такую капусту? А по воскресеньям дают немного картошки, варёной в мундире, но всё гнилое, ничего хорошего. Мы едим, потому что нет другого выхода, но ощущение такое, что питаемся отбросами.
15 января 1943 года
Угроза, настоящая угроза нависла над нами! Вчера утром, когда Карл направлялся на завод, он неожиданно встретил Янсона, и тот безо всяких предисловий прямо заявил, что они узнали о том, что Карл приносит нам, русским, бутерброды. "Я, – рассказывает Карл, – просто засмеялся в ответ, мол, что за бутерброды, это всего лишь остатки завтрака." Но, несмотря на его невозмутимость, Карл чувствовал, что неприятностей не избежать. И действительно, в конце смены его вызвали в контору и основательно отругали. При этом не скрывали, что источник информации – Липский. Что ж, вот так сволочь!
Карл сразу предупредил нас: "Ни в коем случае никому об этом не говорить, даже Липскому." Но вот не пойму – зачем Липский так поступил? Ведь он не мальчишка, до войны был прорабом на стройке, да и голодать ему вроде бы не приходится – зарабатывает достаточно хлеба у французов, мастеря из дерева всякие непристойные игрушки. Первая его работа – "Perpetuum mobile", представляла собой деревянную дощечку с фигурками мужчины и женщины, лежащих ногами друг к другу. Там был механизм, заставлявший юбку подниматься и опускаться в такт с движениями фигурок. Французы за эту забаву чуть ли не аукцион устроили, и когда цена дошла до батона хлеба, Липский отдал её победителю.
Когда я рассказал об этом ребятам, Миша посоветовал не поднимать шума, но потихоньку распустить слух о ненадёжности Липского. Люди должны знать, кого остерегаться. Миша прав: молчание – золото, и об осторожности нельзя забывать.
Сам себе удивляюсь, что, несмотря на усталость