Шалопаи. Семён Данилюк

      Пригрело. Первый, ранний снег стаял, растёкся грязью по жухлой траве, по трещинам в асфальте. Промозглый двор был пуст. Лишь на скамейке у седьмого подъезда взмокшим грачонком нахохлился Гранечка. На подсгнившем брёвнышке стоял мутный, заляпанный стакашек, и таким же мутным казался Оськин взгляд, когда поднял он оплывшее лицо. Мутным и безысходным.

      – Дани-ил! – в запевной своей манере протянул он. – А у меня папаша откинулся. В ванной мылся пьяный и – лампу уронил. А я как чувствовал – предупреждал.

      Он угрюмо хихикнул.

      – Мать перед этим опять избил. И – уронил. Судьба. Аз есмь воздастся! – отчеканил он, то ли Клышу объясняя, а скорее – в какой раз вдалбливая эту мысль в себя.

      – С Наташкой что, правда?.. – Клыш зачем-то показал на окна Земских.

      – Да, погиб ангел наш, Наташенька, – витиевато забормотал Гранечка. Опережая вопрос, воздел руку. – Как истинный ангел, – от молнии. К тетке в деревню ездила, и по полю на велосипеде, в грозу. Спряталась под дерево. Там и дерево-то, говорят, одно на все поле было. Прямехонько и… Хоронили в белом платье и фате, – вечная теперь невеста. Лежит, в лице ни кровинки. Как лист бумаги. А уж как Светочка рыдала. Как рыдала!

      Он выудил из кармана початую липкую бутылку с кубинским ромом «Гавана» – наипаскуднейшим из всех существующих ромов – раскрутил и, давясь слезами и отвращением, сделал несколько глотков прямо из горлышка, – раньше у него так не получалось.

      – Алька насчёт Наташки знает?

      – В первый же день телеграмму послали. Раз не приехал, значит, не отпустили. Армия – не санаторий. А так, формально, – даже не жена.

      – Как бы с горя в самоволку не рванул, – Клыш представил себе, как за тысячу километров отсюда рвется с короткого поводка вольнолюбец Поплагуев. Поёжился. Отобрал бутылку, глотнул, вернул Оське. – Где достаешь-то в безалкогольном городе?

      – Это всё Фома! Раньше среди байкеров верховодил, теперь у винных магазинов. Ему тоже нынче свет с копеечку. Вернулся на гражданку, а Зулию-то Харис выдал. За Меркина, директора овощного магазина. Вот и пьёт беспробудно. Виртуозничает, как прежде, на мотоцикле.

      – Как же он на байке – пьяный?

      – Не-е! Байк на приколе. К вечеру выводит попастись. Растворит сарай, заведёт, голубятню откроет. Байк тарахтит, а он рядом среди дворняг. И – голуби в небе.

      Из подъезда в светлом прорезиненном плаще, в жёлтых резиновых сапожках вышла Светка Литвинова. Приветливо помахала Клышу. Без церемоний отобрала у Грани недопитую бутылку.

      – Хватит про Фому! Сам какой день жрешь без просыху! – Гранечка покорно сморгнул. – Ну представился папаша твой несусветный. Что ж теперь? Зато мать целее будет. Сам же говорил, – праздник!

      – Праздник, – уныло согласился Гранечка. Он обхватил Светкины колени, вжался