Бог, которого не было. Красная книга. Алексей Френкель
у тебя – ну или у него – был небольшой поднос, на нем – две чашки кофе. Ты поставил поднос на кровать и моментально исчез. Ну или твой второй моментально исчез, – неважно. Важно, что кофе пах божественно. Наверное, это все-таки ты был.
– Неспрессо? – спросила меня Даша, кивая на поднос.
– Что же еще? – джорджеклунивски улыбнулся я. Получилось похоже. Кажется.
– Я помню очень мало, – пожаловалась Даша. – Только тебя. Я что – болела?
– Вроде того, – отпил я глоток кофе. Правда божественный. Значит, это все-таки ты был – с подносом. Хотя, не знаю. Может, и твой второй. Неважно. Важно, что Даша продолжала вспоминать.
– А мы с тобой расстались? – вот так продолжала вспоминать Даша.
– Да.
– Надолго?
– На несколько лет.
– Ты жил один?
– Да.
– Это было трудно?
– Не трудней, чем жить с кем-то еще.
– Ты обо мне думал?
– Да.
Кофе кончился, вопросы тоже. Даша погадала несколько секунд на кофейной гуще, поставила пустую чашку на пол и поцеловала меня. Мир был с евроремонтом и поцелуй тоже. А потом мы любили друг друга. Любили так, что с нас весь евроремонт слетел.
И я вот что еще вспомнил. Все-таки мы другие. Чужие. Я сейчас не про себя и Дашу, или не про себя и не Дашу. Я – про Тарковского и Содерберга. Сейчас объясню. Я, когда в Израиле начал жить, все время мечтал с израильтянкой переспать. Ну вот это детское или вообще детсадовское: а вдруг у них поперек? Если кому-то интересно, то у израильтянок – не поперек. Но они другие. Ни одной русской не придет в голову заниматься любовью под Doors. А израильтянке – запросто. По крайней мере, Тали. Моя первая израильтянка. И единственная, кстати. Мы с моей первой и единственной израильтянкой трахались прямо в «Реге» после закрытия – под People are strange. Русские под Doors ищут либо стакан, либо смыслы, а израильтянки – позы. И с этой самой Тали было – не знаю, как объяснить, – как если бы у нее было поперек. Израильтянки – они другой расы. А межрасовый секс – это не просто секс. Ты же как бы не только за себя выступаешь, а за всю свою расу. Тут нельзя облажаться. Кажется, мне удалось. В смысле удалось не облажаться. Ну, по крайней мере, меня не дисквалифицировали.
А когда Даша заснула, я лежал и смотрел на ее лицо. За стеклопакетами бабушкиной квартиры на Соколе шел дождь, а я лежал и смотрел сквозь этот дождь на лицо Даши. Или не Даши. Пел Джим Моррисон. People are strange. Ты – чужой. Лица укрыты дождем. Ты – чужой…
Все было как в жизни – без логики и смысла
– Я не понимаю, что происходит, я не понимаю, что происходит, – Даша повторяла эти слова, не открывая глаз. Сквозь сон или сквозь дождь. А может, это я спал и сквозь дождь слышал голос Даши: я не понимаю, что происходит. Или сквозь сон.
Голос Даши намокал от сна, расплывался от дождя и со временем становился как-то темнее.
– Я не понимаю, что происходит. А если и понимаю, то мне с этим не справиться.
«О чем ты?» – хотел спросить ее я, но почему-то не смог.
И тогда ее спросил дождь: о чем ты?
– О