Вырь. Час пса и волка. Ольга Гутарёва
как вздыхает всякий человек, уставший от посторонней глупости.
– Ну ты глянь на него, – хмыкнул караульный. – Какой тебе он двоедушник? Обычный приблуда. Ну а ежели сдюжит и снимет-таки проклятье, так он не иначе как святой!
Глуповато улыбаясь, Макарко с неохотой встал. Крыльцо под ним жалобно скрипнуло, просело.
– Эй ты, вырь. От убитого священника остался ящик со снадобьями и прочей рухлядью. Вон в той пристройке. Бери, ежели надобно.
Мизгирь взглянул на церковь. Построенная на инверийский обычай, она всё же принадлежала Благой вере.
– Вы убили даже священника?
– Инверийского священника, – поправил его караульный и снова дёрнул рукой. – Ты думаешь, эти свиньи инверийцы молиться правильно умеют? Ну а ты сам? Ты умеешь молиться, вырь?
– Иногда приходится.
– Счастливый, значит, раз «иногда».
Прохор закончил кашлять и сплюнул мокроту.
– Я с ним пойду. В молельню эту прогнившую. Ромашка там один не сдюжит. Да и я уже… на ладан дышу. Устал. Ежели обо мне спросят…
– Нужен ты кому, как летошний снег, – караульный дёрнулся. – Иди-иди, Ромашка твой тебя уже заждался.
***
«Тень», устав выслушивать их болтовню, заползла под козырь крыши. Исчезла из вида. Мизгирь знал – ненадолго.
Мизгирь присел и принялся рыться в вещах, что он нёс в котомке. Прохор встал фертом, с подозрением заглядывая ему через плечо.
– Чего ты там копаешься? Кудесничать вздумал?
– Это всего лишь тряпьё, пропитанное воском, – Мизгирь принялся завязывать себе на шею кусок ткани. – С ним куда безопасней, – с этими словами он натянул тканевую маску себе на нос, закрывая нижнюю часть лица.
Прохор многозначительно шевельнул бровями.
– Не верю я, что тряпка на лицо поможет. Лучше зови чертей своих или с кем ты там якшаешься.
Мизгирь не ответил, туго затягивая завязки на перчатках.
Они разверзли ворота. Из притвора церкви потянуло гнилью.
– «А вот и священник, стало быть», – вновь появившаяся «тень» вползла в церковь по потолку.
Уголок губ Мизгиря неприятно дрогнул.
В конце притвора, в темноте, висела мёртвая фигура священника.
Мизгирь зашёл первым. Миновал пустой притвор и остановился у входа в срединную часть церкви, возле повешенного тела священника. Выждал, когда глаза привыкнут к темноте. Света из крохотных окон едва хватало, чтобы различать предметы и расстояние. Воздух в глубине – невыносимо затхло-тяжёлый, – залился в горло.
– Дядька, ты?..
Мизгирь сделал шаг назад, опустил взгляд и увидел обескровленное лицо. У стены, под фреской, изображающей вестника Благой Веры, лежал парень лет пятнадцати. Стоило парню шевельнуться, как с ран его взлетели мухи.
– Ромашка, дурачьё! – Прохор сел возле племянника, закашлял. – Да как они посмели, черти поганые? За что тебя сюда посадили?..
Крылатый вестник Благой Веры, изображённый над их головой в виде безбородого юноши, держал в