Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 5. Номинализм. Валерий Алексеевич Антонов
как только там произошло первое. Таким образом, сама причинность представляет собой самую замечательную форму соответствия, поскольку на ней основано все сходство событий, которое, как и сходство бытия в различных вещах, относится не к одному явлению, а по крайней мере к двум, а возможно, и к многочисленным группам или сериям явлений. Каждое звено цепи, связывающей воедино конкретно идентичные явления, состоит здесь по крайней мере из двух более или менее различных звеньев; в силу непрерывности причинной связи таких звеньев было бы неисчислимое множество, если бы соответствие в последовательности явлений не нарушалось вновь извне, обычно после очень короткого промежутка времени. Есть ли теперь объяснение этой однородности или, если угодно, логической идентичности многообразных, действительно различных процессов, и притом такое объяснение, которое не выдавало бы с идеалистическим произволом различия в пространстве и времени за простую видимость смысла, так что, после того как спала завеса майи, концептуально равное также выступает как реальное; но делало бы соответствие понятным без потери множественности и различия? Философия реальности» Дюринга начинается здесь с ее «типичных принципов», «типичных и формирующих элементов»; Но очевидно, что если эти принципы не должны означать лишь метафорическое выражение реального положения вещей, если они должны быть представлены как реальные, творческие силы, и только в этом случае можно было бы предложить объяснение фактов, то они должны иметь характер общих и, следовательно, по отношению к отдельным явлениям, потусторонних сил, которые едва ли можно рифмовать с принципами истинной «философии реальности». Перед лицом более резкой критики эти типичные силы действительно оказываются трансцендентальными фикциями, демонстрация которых никогда не удастся в реальности. Любая попытка была бы заведомо неудачной хотя бы потому, что сами вещи всегда даны только в деталях, а реальное общее, в той мере, в какой оно не представлено просто как общая характеристика, является, таким образом, полностью субъективной сущностью, исключительным продуктом интеллекта.
Но как объяснить и обосновать соответствие иначе, чем единством, подчиненным явлениям того же рода, независимо от того, погибает ли в нем множественность явлений или оно сохраняется вместе с единством, которое в этом случае предстает как действительное общее? При одновременном отказе от идеализма Шопенгауэра и платонизма Дюринга – гипотеза о высшем разуме, в котором заранее заложены идеи вещей, настолько грубо антропоморфна, что, как и гегелевская теория понятий, вряд ли может восприниматься всерьез, – проблема, как она была сформулирована ранее, неизбежно объявляется неразрешимой, или, скорее, отрицается, что для интеллекта, который правильно оценивает свои силы, вообще существует проблема. Интеллект оказывается здесь перед одним из тех