След механической обезьяны. Лев Брусилов
которого сейчас размещалась сыскная полиция. Поэтому вопрос не понравился полковнику. – А какое это, собственно, имеет отношение к делу? Вы ведь пришли говорить со мной не о религии?
Голос начальника сыскной зазвучал недовольно и хрустко, точно капустный лист попал на зубы.
– Верно, не о религии, – исподлобья глядя на Фому Фомича, тяжело вздохнул старик, – о другом… Просто не знаю, с чего начать… Как это вам все ловчее-то рассказать, чтобы вы, не дай бог, меня тут не засмеяли…
Промышленнику на бороду села черная муха, он согнал ее торопливым движением. С улицы доносилась хриплая брань. На первом этаже сыскной кто-то бегал, громко стуча сапогами. Фон Шпинне, сверля Протасова глазами, проговорил:
– С начала, это всегда верно!
– Ну, слушайте! – Протасов тяжело вздохнул. – Я тут внуку на день рождения игрушку подарил… Но вы не спешите думать, что это все глупости…
– Я не думаю, продолжайте.
– Игрушка эта, большая механическая обезьяна, ростом с человека, заводная. У нее на спине есть такое специальное отверстие, куда вставляется ключ…
– И что она делает после завода?
– Ходит, улыбается, говорит человеческим голосом: «Протасов Миша, здравствуй!» Это внука так моего зовут. Еще обнимает тебя, – в подтверждение старик чуть приподнялся и обхватил себя руками за плечи, – вот так!
– Да это просто чудо какое-то! – холодно проговорил фон Шпинне. Про себя же разочарованно подумал: «Какого черта? Неужели старик пришел рассказывать мне об игрушке?»
– Я тоже так решил, когда первый раз ее увидел, – продолжил купец, – потом мне все объяснили. Оказалось, никакого чуда нет – это механика. Пружины скручиваются и двигают обезьяну.
– Но где вы ее нашли? Насколько мне известно, в наших магазинах ничего подобного не продается. В Санкт-Петербурге?
– Да ну! – вскинул бородой Протасов и зыркнул в сторону. – Берите выше. У немцев купил, в Берлине… – проговорил это, чуть понизив голос, словно сообщал секрет.
– Это из-за игрушки вы туда ездили?
– Да я из-за нее, – промышленник качнулся вперед, стул под ним опасно затрещал, – почитай, всю Европу исколесил. Мне бы, дураку, сразу в Берлин, а я в самые дальние края подался. Думал, чем дальше заберусь, тем больше всяких разностей… Это потом уже умные люди подсказали – к немцам езжай, там найдешь!
– Сразу видно, любите вы внука! – заметил фон Шпинне только для того, чтобы как-то поддержать разговор.
– Люблю, он моя надежда. – Промышленник расплылся в улыбке, обнажая крупные желтоватые зубы. Казалось даже, что темная, дубленая кожа лица просветлела и смягчилась. – Вот у меня шестеро детей: четыре сына и две дочки – и все дураки…
– Ну, так уж и все? – с сомнением проговорил Фома Фомич и приготовился слушать скучнейшую семейную повесть.
– Да! Стал бы я на своих-то детей наговоры наговаривать. Все дураки, дочки еще туда-сюда, а сыновья… – Промышленник разочарованно мотнул головой и шумно выдохнул. – А внука я люблю, он смышленый