.
произошло? Может быть, какой-то сбой механизма?
– Сначала я подумал, мол, пружину сильно накрутили. Даже телеграмму немцам отбивал. Те ответили: этого не может быть. Пружина рассчитана так, чтобы никому не причинить увечий. Правда, я им не поверил, каждый свой товар хвалит. Точно, думаю, немчура поганая не ту пружину поставили, а теперь отнекиваются. Но вот после другого случая я стал на это дело по-иному глядеть – может, немцы тут и ни при чем…
– После какого другого случая?
– Слушайте. – Старик широко открыл глаза и прокашлялся. – Сплю я, и вдруг что-то меня разбудило, а что – непонятно. Лежу лицом к стене. Чувствую, холодком потянуло, точно двери кто в мою спальню открыл, и тянет из коридора…
– Вы в комнате один спите?
– Да! Жена у себя.
– Продолжайте, что было дальше…
– Лежу, в стену смотрю, а повернуться боюсь… Чую, стоит кто-то в комнате, а дыхания не слышно, стоит и не уходит. А в этот день еще за обедом приживалки дурные…
– Какие приживалки?
– Да живут у меня трое, Христа ради! Ну, так вот, приживалки эти рассказывали, что повадился к ним по ночам домовой ходить. Я над ними тогда посмеялся. «Дуры вы, – говорю, – нету никакого домового, это все бабушкины сказки». А они мне: «Зря вы так, Савва Афиногенович, не гневите духа домашнего, а то и к вам придет…» Вспомнил я ночью их слова, и одолел меня страх. Точно, думаю, домовой у меня за спиной стоит и не дышит. Лежу, не поворачиваюсь, испуг по хребту щекочет. С другой стороны, любопытно стало, а какой он из себя, этот дух дома. Решил набраться смелости и глянуть, все же я мужик, а не баба. Перекрестился малым крестом, каким обычно рот после зевания крестят, ну, чтобы от двери не видно было, потом быстро, аж в спине заломило, развернулся…
Старик замолчал. Глаза его округлились, дыхание зачастило. Руки, которые он держал перед собой, затряслись.
– И что же дальше? – шепотом проговорил фон Шпинне. Несмотря на скептицизм, с которым он относился к словам старика, полковника тоже тронул страх.
– Вижу, дверь нараспашку, – продолжил фабрикант, – а в проеме черный силуэт стоит… Лампа пригашена, толком рассмотреть ничего не могу, лежу и молча наблюдаю. Потом набрался духу и, как приживалки учили, спросил у него…
– Что спросили?
– К худу или к добру?
– И что он вам на это?
– Ничего, стоит и молчит, а время тянется… Сердце в груди – бух-бух, бух-бух. Я с детства так не боялся. – Протасов сунул руку за ворот рубашки и оттянул вниз. – Потом он, силуэт, вздрогнул и пошел к моей кровати, я весь обомлел. Гляжу – черт, да это обезьяна! – Фабрикант тряхнул головой и, криво улыбаясь, хлопнул себя ладонями по коленям. – Подошла к кровати, уперлась в нее и говорит: «Протасов Савва, здравствуй!» А потом давай воздух обнимать…
– Погодите, «Протасов Савва»?! – воскликнул начальник сыскной. – Вы, верно, ошиблись. Не «Протасов Миша»?
– Нет, не ошибся, так она и сказала: «Протасов Савва». Ко мне обратилась. – Фабрикант гулко ударил себя в грудь кулаком. – Точно знала, к кому в комнату вошла и кто сейчас на кровати