Голоса. Борис Сергеевич Гречин
промолчал. Что там студенты! Не только студенты, но и некоторые преподаватели, давно разменявшие четвёртый десяток.
«Родители – жалобу, и получаем мы, милостивый государь, скандальную известность в местном масштабе, – продолжал декан. – А кто виноват?»
«Бугорин? – предположил я.
«А вот и не угадали! Не Бугорин, а ваш покорный».
«Почему?»
«Ну, как же вам не ясно, Андрей Михайлович? Потому что такое исследование, ради которого студенты снимаются со всех занятий по всем предметам, – это общефакультетское дело. И вовсе зря вы добивались от Владимира Викторовича распоряжения об организации лаборатории. Он бы вам его не дал просто потому, что не был полномочен». (Я покаянно покивал: да, это я мог бы и сам сообразить.) «Хотя не поэтому не дал, конечно, а чтобы вы не получили оружия против него же. Итак, заведующий кафедрой – ни сном ни духом. Напротив, выяснится по бумагам, что как раз в эти дни он с сотрудниками проводил инструктаж о том, чтобы всемерно укреплять, так сказать, учебную дисциплину, пристально следить за пропусками занятий и прочее. Вот увидите ещё. А декан знал о творящемся безобразии – и не принял мер. Или даже вовсе не знал, что происходит на вверенном ему факультете, и неизвестно, что хуже. Разве не надо его снять с должности, если он такой безалаберный? Тем более что и снимать не нужно: достаточно просто не подписать новый трудовой контракт. Понимаете теперь, почему для Владимира Викторовича оба варианта выигрышны, и даже ему, пожалуй, выгоднее, чтобы вы провалились? Да вы простите меня, идею про лабораторию – это не он вам нашептал?»
«Что вы, Сергей Карлович! – запротестовал я. – Мне само всё пришло в голову!»
«Но ведь вас, мой дорогой, поставили в такие условия, что вам и не могло ничего другого прийти в голову? О, это высший пилотаж…»
Мы несколько секунд помолчали.
«Мне очень жаль, Сергей Карлович, – пробормотал я. – То есть если всё и правда так. Очень жаль, что и сам, похоже, влип, и вас подвожу под монастырь».
«Да Господь с вами! – отозвался Яблонский. – Я-то буду возиться с внуками, писать этюды для души. А жаль вас, мой милый, молодую энергию и научный энтузиазм которого используют для таких пошлых целей. И ещё жаль того, что ваш заведующий кафедрой вами пожертвует без всяких сентиментальных чувств. Случись что, и строгий выговор – это для вас самое меньшее. А ведь вы не останетесь после такого выговора?»
Я, кивнув, продолжал сидеть, глядел перед собой в одну точку и пытался сообразить: что же надо сказать? Ничего нельзя было сказать: надо было благодарить за преподанный урок, извиняться и уходить.
Яблонский снова заговорил:
«Размышляю вот, Андрей Михайлович… Размышляю: не подписать ли мне общефакультетское распоряжение о создании вашей лаборатории?»
«Зачем? – изумился я. – Это укрепит мои позиции, конечно, и я буду благодарен, но ведь для вас – лишняя ответственность и лишний риск?»
«Бежать ответственности некрасиво,