Я вернусь к тебе, милая!. Алиса Елисеева
что я умираю и поэтому мне все равно, с кем под конец жизни любовничать.
– Нет! Думал, что ты поймешь меня, ведь сама любишь… Ты умеешь любить и поймешь, что так бывает.
Я покачала головой.
– Не готова обсуждать с тобой это. Дай мне понять тебя, и ответь, наконец, на вопрос, который я задала. Могу повторить!
– Не надо, помню.
– Тогда ответь.
– Я чувствую себя виноватым, потому, что промолчал. Никому ничего не сказал в тот день и после.
– Правильно, тебя бы посадили за попытку изнасилования.
– Лучше бы посадили, чем ты здоровье потеряла. – Он покачал головой и был заметно расстроен.
– Я еще чуть жизни под поездом не лишилась, быстро и надежно. Только матери моей смотри не скажи, она мне даже мысли такой не простит.
Всё.
Из Ильи мне было невозможно вытянуть ни слова. Он заметно устал, и я предложила лечь здесь, чтобы завтра довез и не заснул за рулем. Раз он мой брат десятиюродный. Надеялась выпытать, что обо мне будут в городе добрые самаритяне говорить теперь.
Решительно улеглась, накрылась одеялом и сказала:
– Ладно, я соглашусь с тобой повстречаться, если ты мне всё расскажешь. Только без рук, мы будем … словами встречаться.
– Я своему брату правду сказал, клялся, что ничего у нас такого не было, весь год ты ждала, не встречались мы с тобой. А что было в тот единственный день – не помню.
– Не ври! Расскажи, что помнишь, потому, что я второй раз в жизни пила, первый на Никиткины проводы.
– Хорошо, расскажу, что помню. Твоя Наталья позвонила и пригласила к тебе домой. Я отказался. Тогда она мне еще раз, позже позвонила и сказала, что тебе плохо, а она не знает, что делать. Вы вдвоем в доме сильно напились. Я сразу подумал о братишке, как бы ничего с тобой не случилось. А когда приехал, увидел, что ты спишь, Мирослава.
Он вдруг замолчал и глаза стали яркими. Еще немного и выдаст всю правду.
Фонарь за окном работает, как лампа в лицо в кабинете у следователя. Я там один раз была, когда у нас с мамой воры украли мешок муки и мешок сахара, тогда еще мешками покупали. Больше взять было нечего, кроме вилок, ложек и мешков.
Ждала маму и спросила у следователя: «А где лампа?»
Он меня не понял: «Что и лампу у вас украли?»
«Нет, лампа, которая нужна для допросов. Где она? Почему вы на меня не светите в лицо?» – с любопытством спрашивала я.
Он позвал еще одного следователя и попросил задать этот вопрос ему. Мне было девять лет, дяденька был добродушный и я с удовольствием спросила. А они сначала засмеялись оба, а потом принесли мне чай с обалденно вкусными шоколадными батончиками «Рот-Фронт», целых шесть штук.
Долго я про этот случай вспоминала, а он все сидел, молчал, поэтому снова начала «подгонять»:
– Я лежала, ты зашел. Это понятно. Что дальше было?
– А дальше она ко мне стала не только на шею кидаться, но и раздеваться. Блузку при мне снимать и юбку задирать. Я думал, что она совсем пьяная, как и ты. Отвел за руку подальше и сказал, что с пьющими девчонками не общаюсь и не буду. У меня принцип.
– Хороший