Столик на двоих. Сборник рассказов. Наталия Гавриленко
за свое «наказание» на полную катушку.
– Ты – чужая тётя… Иди и вернись моей мамой. Ыыыыы…
– То есть мне надо идти снова перекрашиваться в прежний цвет?
– Да! – орала уже не своим голосом малолетняя актриса, неизвестно откуда уяснившая систему Станиславского.
– Мама, не слушай её. Эту дуру. И никуда не вздумай идти! – вдруг взорвался я от негодования и неприятия поведения сестры. – Давай дождемся папу. Пусть он посмотрит и тогда решите, что делать.
После моих слов мама совсем обмякла, опустила голову, теребила пальцами легкую косынку и смотрела потерянным взглядом сквозь нас обоих. Сестра по-прежнему громко ревела.
– Наташка! Оставь маму в покое! Никуда она не пойдёт!
Я уже пожалел, что затеял этот воспитательный процесс. Если бы я знал, чем он закончится…
Тем временем сестра уже плакала на своей кровати. На все уговоры мамы она твердила, как пономарь, что «это не её мама» и «пусть идёт куда хочет» … Она уже вошла в образ «обиженной дочери» и не соглашалась ни на какие уговоры «подождать до прихода папы».
На сестру я смотрел как на умалишенную, но ничего с ней не мог поделать.
И вдруг я увидел, как мама поднялась и, надев плащ и туфли, вышла из комнаты. На улице было уже темно и неуютно. Осень рано вступила в свои права. Черные силуэты деревьев качались от налетавших порывов ветра, дворовый асфальт покрылся опавшей листвой. Мама шла, зябко втянув голову в ворот плаща и была похожа на жалкую испуганную птицу, которую согнали с насиженного места.
– Ну, что? Добилась своего? – с горечью прошипел я, глядя на упрямицу.
Сестра замолчала на несколько секунд, соображая своим умишком, куда же пошла мама, а когда поняла, то зарыдала ещё громче, и на этот раз, кажется, по-настоящему.
Мама вернулась часа через два тихая и какая-то потерянная. Медленно села на стул и тоном человека, которого обрекли совершить то, чего он не желал, произнесла:
– Ну, вот, доченька, похожа я теперь на «твою маму?»
Волосы у мамы приобрели прежний цвет, но казались какими-то безжизненными, куцыми. На лице были видны следы недавних слез. От прежнего веселья и хорошего настроения не осталось и следа.
После этих слов сестра бросилась к маме в объятия и зарыдала в голос. Мама притянула её к себе и гладила по голове. Приговаривала:
– Конечно, я сама виновата – не подготовила тебя к моим перевоплощениям… Прости меня, моё солнышко…
И от этого «прости, моё солнышко» сестра завопила с новой силой – полного своего раскаяния.
Утром вернулся с дежурства папа. Они долго о чем-то шептались с мамой за столом, а потом он подошёл к сестре, обнял её и ласково спросил:
– Доченька, не дождалась меня? Не дала на нашу мамку – «Доронину» – посмотреть… Не успел я оценить её новый образ… И волосы жалко… Живые же они… А становятся мертвыми…
Сестра завопила в непонятно который раз. Ни о каком курении уже больше никто