Птица счастья. Тамара Москалёва
и мне ничё не сказал… уж не война ли? – брякнула Матрёна. – Всю ночь во сне красного петуха гоняла. А огненный петух-то снится к войне. Помню, перед Перьвой-то мне тоже снился огненный… Предчувствие у меня нехорошее… Думала, может ты чё знаешь…
– Да ты чё, тётка, с ума сошла что ли? Какая война? Чё мелешь-то? Совсем старуха…
– Захар! – По улице бежала Наталья. – Захар, народ на площадь созывают, говорят, важное сообщение какое-то будет. Бросай всё, айда-давай!
– Погоди-кась, и я с вами! – заковыляла следом Теренчиха, не отставая.
Солнце грело вовсю. Окна в домах – настежь, оттуда смех, музыка, разговоры. Мальчишки, радуясь погожему дню, пинали мяч. Торговали палатки со всякой снедью. Покупатели и зеваки улыбались, видно, что у людей хорошее настроение.
И вот она – площадь. И глухо бормочущая толпа перед длинным чёрным репродуктором на столбе. Ожидание…
Наконец, из трубы раздаётся треск, толпа оживилась. «Да тихо вы!» – пронзительно закричал кто-то. – Воцарилась гробовая тишина…
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление……Наше дело правое. Враг будет разбит! Победа будет за нами!»
Народ в смятении: «Война… Председатель Совета Народных Комиссаров Молотов официально сообщил. Вот это да-а… Да как же пропустили-то? Уже бомбят… И люди гибнут! И всех и каждого караулит Смерть».
Так 22 июня 1941 года стал днём Проклятия.
«Ура! Войнушка!» – орали буйноголовые мальчишки. Им давали подзатыльники: «Дурни!»
Тут же у горкома партии собрался митинг.
– Товарищи! Мы эту сволочь так попрём, что она драпать будет без оглядки! Помяните моё слово: через две недели, как раз в Петров день, будем в Берлине чай пить! – ободрил собравшихся парторг местной фабрики.
– Конечно, армия наша сильная. «И танки наши быстры» – не зря в песне поётся. Но как так случилось-то? Такая дружба с Германией… и вот-те на! – удивляется Захар.
– Теперь будет о чьи рожи кулаки почесать! Мы быстренько эту сволочь… оглянуться не успеет, как окажется на кладбище. – уверенно говорит Вилен.
Да, наконец-то! Подросшие юнцы страшно завидовали отцам и дедам! Молодые с нетерпением ждали, когда же, наконец, и им, молодым, выпадет за отчизну постоять! Аж руки чешутся поддать гадам!
Утро. Вилен быстрёхонько вскочил с постели: не опоздать бы на фронт! А то… не ровён час, немецкие пролетарии вдруг революцию подымут, и тогда уж… Молодой человек плеснул воды на лицо и, не позавтракав: «Мама некогда!», бегом – в военкомат! Вся молодёжь уже здесь: и парни, и девушки. Вилен, Яшка и Захар – в ожидании… Вот… сейчас вызовут…
Рядом на стадионе, видать, ещё с ночи полно районных призывников с повестками. Скопище как на ярмарке: повозки, женщины, дети. Многие хорошо навеселе. Тут и гармошка, и песни, и плач с причитаниями.
Ну а всех, кто утром прибежал к военкомату, выстроил в две шеренги приземистый комиссар с заметными мешками под глазами. Он хрипло рявкнул: «Рровняйсь! Смирно! Кру-угом! Бегом отсюда – марш!» Вдогонку