Люди и звери. Александр Трусов
и изуродованных, но никогда я не испытывал подобного шока. Нет, это была не Сосновская. Между двумя балками, как раз над тем местом, где на кухонном потолке страшной абстракцией растеклись багровые пятна, лежали десятки мертвых животных. Сваленные в одну кучу, полуистлевшие, прогнившие и относительно свежие трупы цеплялись друг за друга одеревеневшими лапами и застывшими в страшных оскалах пастями. Кое-где попадались щенки с раздавленными черепами, но в основном это были взрослые собаки. У многих было перерезано горло или пропалена до голой кожи шерсть. Некоторые были разрезаны так, что понять истинную причину смерти было невозможно. У одной из болонок из шеи в сгустке запекшейся крови и почерневшей шерсти торчал обломок узкого лезвия.
Несмотря на нестерпимый запах и парализующий ужас, я смог отметить, что большинство животных были беспородными, а попадавшиеся изредка породистые собаки были, в основном, некрупных размеров. Ни одной овчарки, ротвейлера или любой другой большой собаки здесь не было. Кто бы это ни сделал, он наверняка не хотел связываться с животными, которые могли постоять за себя.
Обернувшись, я увидел, что белый как мел участковый стоит шагах в десяти от меня и тщетно пытается ослабить непослушными пальцами узел форменного галстука. Слесаря, который высунулся в проем слухового окна, тошнило так, что, похоже, не только утренний опохмел, но и весь ассортимент вчерашнего ужина уже вылетел на покрытый холодными лужами асфальт. Когда я возвращался к ним, то чувствовал, как дрожат мои ноги.
– Где ближайший телефон?
Синицын не реагировал и тупо смотрел куда-то сквозь меня. Мне пришлось легонько ударить его по игравшему желваками лицу.
– Где телефон, лейтенант?!
Все, что происходило в дальнейшем, было рутинным выполнением сотни раз уже проделанных оперативных следственных действий. Я механически составлял протоколы осмотра, беседовал с экспертами, вместе с прокурором ходил к паспортистке из ЖЭКа и все это время старался не видеть искаженных смертью морд, которые стояли у меня перед глазами. Когда мы выходили от паспортистки, из своей каморки меня поманил Кузьмич, прикрыл за мной дверь, молча налил из бутылки без акцизной марки полстакана водки и заставил выпить.
Вернувшись во двор, я увидел, что кроме двух милицейских машин и прокурорского «мерса» появился еще синий микроавтобус с надписью «Телевидение». Небольшая группа молодчиков с аппаратурой окружала невысокую шатенку с микрофоном, которая что-то вещала в камеру на фоне толпы яростно споривших друг с другом жильцов. Кто-то из них, возможно даже, что сам Митькин, в предвкушении громкого скандала (естественно, что о своей находке мы никому не распространялись, но слухами, как говорится, земля полнится) успел вызвать телевизионщиков.
Я попытался незаметно проскочить в подъезд, но сволочь Митькин, по пояс высунувшись из окна, закричал:
– Вот он, он главный!
Мгновенно наступила тишина. Лица обернувшихся ко мне женщин застыли