Желтый, Серый, Анджела Дэвис, Вулкан и другие. Тимофей Юргелов
сразу начинает пальцы выкручивать.
Но обитали во дворе и безвредные чудища. Дядя Коля Пузырь был толще и огромнее всех в их районе, а возможно, и в городе. Он был даже толще, чем Пузикова и ее муж вместе взятые. (Это его Костя встретил в первый день, с банкой пива, когда тот шел к Пузикову, с которым они то ссорились, то мирились). Несмотря на то, что по швам его необъятных брюк были вшиты клинья, они все равно не сходились на чудовищном брюхе ― верхняя пуговица была всегда расстегнута. Ходил он в выцветшей майке и шлепанцах, гардероб дополняли засаленные помочи. Багровое лицо, грудь и загривок Пузыря покрывали черные угри, как будто его круто поперчили. Голос напоминал сиплый свисток. Он приходился каким-то родственником Саньке и Олежке.
Обычно Пузыря можно видеть за доминошным столом под ивами, там собирались игроки в секу. Рядом сдает карты его закадычный друг Витя Вмиреживотных. Свое прозвище он получил за устрашающий вид: квадратное туловище насажено на короткие, кривые ноги; длинные руки свисают ковшами до колен; смоляные космы рассыпаны по плечам. Когда он шепеляво заикается, в черной дыре между двумя ископаемыми бивнями игриво извивается розовый язык. «Не будешь слушаться, отдам тебя Вите Вмиреживотных», – пугали мамаши малышей. На самом деле был он вполне безобидным, его любимое занятие, как и у Пузыря, резаться в карты под ивами.
Как только дневная жара уступает место вечерней духоте, из домов появляются их обитатели. На «главной» скамейке собираются домохозяйки во главе с Музыкантихой. Скамейка установлена таким образом, чтобы с нее был виден весь двор – и чтобы весь двор видел ее. Мальчики старались не попадать в их поле зрения, сбоку же они напоминают сторукое, стоногое существо, которое вытягивает одну ногу, потом другую, чешет ее и в то же время подбирает под себя остальные. Достает что-то из носа, сложив на груди свободную пару рук, при этом одергивает подол. Кивает одной головой, сокрушенно покачивает другой и подозрительно озирается третьей. «У него тысяча глаз, или сто тысяч, или даже больше»…
Под ивами тоже все идет своим чередом: на земле бутылка вина, накрытая граненым стаканом, на столе пачка папирос, спички рассыпаны и сложены кучками – картежники играют на спички, – в руках замусленные карты. На лицах глубокая задумчивость. В окне Киндесфатер мирно ест свою чечевицу. Ничто, казалось, не предвещает бури.
Вдруг немец замирает с набитым ртом, высовывается наружу, стараясь заглянуть в соседнее окно – там Гудя начинает настраивать гитару, – уносит кастрюльку, закрывает свое окно. Скамейка тоже приходит в волнение.
– Давно не слыхали! – ядовито восклицает Музыкнтиха, чтобы привлечь внимание всего двора. – А сейчас певец Вуячич вам чечетку зафигачит!
Другие скамейки тоже настораживаются, один стол под ивами остается безучастным к происходящему.
Гудя, не замечая вражеской вылазки, ставит на подоконник магнитофон, сверху водружает микрофон, крутит