Бисквитка. Татьяна Рогожина
бедствовали, в дому своём жили. Сам хозяин, как щас помню, не злой был, бывалыча, что и карамельками нас, робятню, одаривал. А мы и рады-радёшеньки. Но я не об этом. Пожалился как-то Василий мужикам, с кем любил чарку-другую принять, что клопы по ночам одолели. Никакого с ними сладу нету. А один-то, из друзей-приятелей, пустобай известный, и дал совет, как от них избавиться единожды и навсегда: брось, грит, на уголья только что истопленной закрытой печи немного ртути и уйди с семейством на некоторое время. Вернёшься, ни одной этой клещевидной твари не встретишь. Так Василий и сделал. Протопил печь, закрыть не забыл, вот только ртути не пожалел ― щедро на уголья кинул, и ушёл с домочадцами к снохе. Ночевать. Поутру вернулся и обомлел, глаза трёт. Потолок, стены, шкапы все и лавки ― серебром покрылись, сверкат-переливаются, аж смотреть больно. В сундуки полез и там всё до последней ниточки серебряное. А в спальной комнате лежит на серебряной софе дочь его, вся будто в инее, даже волосы. Но не дышит ужо…, от паров ртутных задохнулась, бедная. Он-то, хозяин, когда с вечера уходил, думал, что дочка, как и собиралась, уже к подружке ночевать ушла. И не проверил. А она возьми да и уснула. Вон оно как повернулось. Была дочка-невеста и нету… Уснула на веки вечные. Эх, золотые вы песочки и серебряна река…
– А принц? ― деловито уточнила Таша.
В её жизни ещё не было смертей, поэтому девочка, взяв за основу сказочный опыт, наивно полагала, что всё поправимо ― приедет принц, поцелует барышню, она тут же оживёт и все будут счастливы. Или водицей живой кто побрызгает, что тоже хорошо.
– Прынц, говоришь, ― спохватилась нянька, как бы дитё не травмировать печальным концом, а то не дай бог опять по ночам бродить начнёт, ― а как же, не прошло и часу, как прынц, самый что ни на есть настояшший, появился в доме Василия, увидал серебряную красавицу и тут же влюбился, пал пред ней на колени, уста свои к ея приложил, целует, не оторвать. Та и очнулась. И жили они долго и в радости.
Закончив по-быстрому историю ― вот-вот гувернантка вернётся, Варвара Ивановна девочке напомнила:
– Ты это, учителке своей иль маманьке, смотри, не сказывай, что я тебе тут наплела, а то погонят меня со двора за вредные разговоры-то.
– А почему вредные?
– По кочану, ― рассердилась нянька, ― помалкивай ужо, ― и добавила, ― ты это, слышь, посиди одна чуток, я вниз спущусь, травы лечебной заварю, у меня от тебя голова шибко разболелась. И кружится, нет сил. А ты тут не балуй.
Пообещав вести себя тихо-тихо, Таша слезла с кресла, взяла альбом с карандашами и напротив куклы устроилась на маленьком стульчике. Портрет собралась писать. Калякает с превеликим старанием и одновременно беседу с Иветтой ведёт, на манер как Раечка с ней разговаривала:
– Душечка моя бисквитная, как тебе нянюшкина история, понравилась? Мне ― так очень. Ведь красиво же: всё-всё сверкает. А хочешь, когда пойдём с нянькой на толкучий рынок, упрошу её краски серебряной купить, и тебя покрашу. Хотя нет, ― засомневалась она, ― заругать могут, ― и вернулась к «светским» обязанностям, ― не хочешь