Свет в темноте. Анастасия Тарчокова
что-нибудь! Она же сейчас убьет себя!
– Мама, успокойтесь, – говорят ей в ответ. – Сейчас врач подойдет.
В это время маленькая трехлетняя девочка отрывает кусок своей плоти от бедра и радуется большой красной луже, которая быстро разрастается вокруг неё.
Первое, что я поняла здесь, это то, что дети бывают не только цветами или драконами, они могут быть кем угодно.
Больнице строят подругу или напарницу: наверняка, такое же большое серое здание с огромными окнами, которые нельзя открывать. Под окнами нашей палаты днем и ночью шумит строительная площадка. Сейчас заливают фундамент, я подношу сынульку к окну:
– Смотри, какие машинки!
Машинки с высоты десятого этажа кажутся игрушечными, яркими, но ему они не интересны.
– Иррррэуаааа – говорит он и смотрит в другую сторону, – алеееемобо.
И ничего не отвлекает его от зуда и боли в спине. Врач считает, что беспокоит сынульку не только кожа, но и позвонки становятся жестче и грубее и изнутри стремятся прорвать кожный покров.
Зуд же переходит на всё тело и когда отпадают засохшие корочки крови, вслед за ними появляется совсем другая кожа – более плотная и зеленоватого оттенка.
Доктор говорит, что для драконов это нормальный процесс и назначает ежедневные капельницы, чтобы промыть кровь и вымыть из него всё драконье. После капельниц дракон плачет, кричит, дергается, сминая под собой простыни в грязный влажный ком.
Я мажу его кожу маслами, кремами, мазями, настойками, но они не делают лучше. Крохи свободного времени я трачу на чтение отзывов на маркетплейсах и поисках какого-нибудь спасительного крема. Я заказываю доставку все новых и новых баночек и тюбиков, надеясь, что какой-нибудь все-таки поможет.
В соседней двухместной палате появляется новый пациент. Я не видела ни разу тех, кто там живет, но один из них все время плачет, а другой страшно рычит. А потом приходят сварщики и добавляют к обычной палатной двери еще одну – из железных прутьев. За дверью рыдает девушка:
– Не оставляйте меня с ним!
Через прутья доктор говорит ей:
– Ну что вы, мамочка, это же ваш ребенок.
***
Перед зеркалом в туалете я пытаюсь вспомнить, сколько мне лет. Если смотреть только в глаза, то можно предположить, что около сотни. По волосам, поседевшим и истончившимся, предположить, что где-то в районе шестидесяти. Но, кажется, когда я сюда попала, прошло не больше тридцати со дня моего появления на свет.
Если бы вдруг мы решили сделать общую больничную фотографию, всех мам, которые сейчас живут на отделении, то я не смогла бы найти на ней себя – мне кажется, мы все становимся одинаковыми. Изуродованные тревогой, болью и одиночеством женщины неопределенного возраста в застиранной больничной одежде.
Мы никогда не спрашиваем друг друга, как долго кто-то из нас находится здесь. Все и так понятно – по количеству седых волос.
***
Нэлля обнимает дочку и шагает из окна.
На следующий день на окна во всех