И заблестит в грязи алмаз. Илья Игоревич Иващенко
выбором песни, Энвидий даже на время забыл про соблюдение своего ритуала огибания препятствий и загорелся твердым желанием денежно вознаградить скомороха, который своим весьма далеким от британского нормативного произношения урюпинским акцентом английского языка хотя и выдавал в себе сельского Джима Моррисона местного разлива, но, так или иначе, показывал душевный перформанс и, безусловно, очень старался. Помимо того, что Сапог уважал легендарный рок-коллектив, ему также безумно нравилась сама психоделическая композиция, лирическим героем текста которой он себя ощущал, умозрительно перенося свое сознание в шкуру того самого изгоя-незнакомца в окружении странных, не понимавших его людей, в сравнении с которыми он выглядел белой вороной.
Предельно сосредоточившись на задаче и запамятовав про необходимость избегать предвестники неудачи, обрадовавшийся хорошей музыке и на секунду ставший счастливым шизофреник все-таки нечаянно совершил акт вероотступничества и наступил на вовремя не замеченную им крышку канализационного люка. «Как будто уже случившегося за сегодня мало… – раздраженно упрекнул себя Энвидий за собственную оплошность. – Ну ладно, что уж тогда, случилось и случилось – не лишать же теперь из-за своей же глупости парня заслуженной награды», – рассудил Сапожников и продолжил сближение с гитаристом.
Подобравшись к уже успевшему начать исполнять припев артисту и наклонившись к лежавшей перед ним на мостовой картонной коробочке под деньги, Сапог запустил руку в задний карман джинсов. Не обнаружив там монет, он слишком поздно вспомнил, что вся его мелочь зайцем ехала сейчас где-то на ступеньках ПАЗа, как футбольный мяч пинаемая ногами пассажиров. Обшарив другие карманы одежды, Сапожников с ужасом для себя понял, что мелочи там тоже нет. Доставать бумажник и искать там требовавшиеся монеты не было смысла: мелочь Сапог хранил исключительно по карманам. Последний полтинник его, как он сиюминутно осознал, также находился сейчас в одной локации с выроненной им ранее мелочью, но занимал намного более почетное место, расположившись чуть повыше в переоборудованном под кассу лотке для столовых приборов под самым крылом водителя. Сторублевых и редких двухсотрублевых купюр у него не было, а отдавать пятьсот рублей за пускай и бесспорно талантливое уличное представление ему не позволяла скептически относившаяся к такой подозрительной щедрости и периодически поддушивавшая его жаба.
Растерявшись и покраснев, Сапог в панике лихорадочно пытался найти выход из сложившейся неловкой ситуации. Не найдя ничего лучше в условиях жесткого цейтнота, Энвидий Маркович выпрямился и, прокашлявшись, неожиданно для самого себя выпалил:
– Прощай, рандомельский Король ящериц!
– «Но́ван римэ́-эмбарз ер нэ-эйм…» – со смутившимся выражением лица пропел ему в ответ своим характерным рандомельским прононсом мало что понявший музыкант.
С этими словами Сапожников