Блуждающий. Мария Валерьева
блестело что-то прежде мне не встречавшееся. Сжал руку чуть крепче и – резко отпустил. Хотел что-то сказать, но промолчал.
Мы вышли на улицу, сели на велосипеды. Небо было черным, а вдали так и громыхало.
– Что-то странно он проводил нас.
– Да ладно тебе. Может, ему все-таки завидно. Тоже, наверное, после армии хотел рвануть, а не вышло, – сказал Костик. Он вытащил из кармана зажигалку, закурил. – Но ты не надейся, что просто так уедешь в закат. Я тебе писать буду и эту Медузу Горгону из-под земли достану!
Я улыбнулся, достал из кармана телефон и записал Тоню как «Каменную статую». Это имя подходило ей как нельзя лучше.
Дома мы с Костиком оставили моих родителей разбираться в вещах, в которых оба смутно что-то понимали, ушли из гостиной, оклеенной обоями в цветочек и заставленную комодами с сервизами, из которых никто никогда не пил. У себя в комнате я достал две спортивные сумки, с которыми когда-то ходил на легкую атлетику, и начал упаковывать одежду, уже сложенную в аккуратные стопки.
Костик по-хозяйски залез на подоконник, открыл окно, за которым уже мелко накрапывал дождик, зажег сигарету и закурил. Он забросил ногу на краешек моего стола, а сам откинулся спиной на стену. Молчал долго, все время, пока я укладывал вещи в сумки, а потом спросил:
– С чего ты вообще захотел ехать с ней? Она ж не в твоем вкусе.
Я замялся. Тяжело сказать, почему и кто же был «в моем вкусе».
– Да решил и все.
– Так не бывает. Какая-то причина должна быть.
– А если причины нет?
– Тогда это безумство какое-то.
Я хмыкнул. Отчего-то это определение мне даже понравилось.
– Решился и все. Это возможность уехать, устроиться как-то. Хоть посмотрю, как в Москве живется. Я там в последний раз лет в пятнадцать был, когда наш самолет перенаправили в Домодедово. Так себе, в пробке-то стоять.
– Да помню. Ты в классе потом все уши прожужжал о турецких отелях и московских пробках!
Костик выпустил клубочек дыма на черную улицу. Вдали раздавались раскаты грома. Окно тихо поскрипывало.
Я бросал в сумку рубашки, куртки, джинсы, белье и удивлялся тому, сколько же вещей, оказывается, нужно для жизни.
– Ты ж собирался вернуться в декабре, а копошишься так, будто на всю жизнь уезжаешь, – сказал Костик и выбросил сигарету в лужу под окном. – Ты вообще вернешься?
– Вернусь конечно, куда я денусь.
Я сказал это слишком неуверенно. Костик слез с подоконника, уселся напротив и уставился на меня.
– Ты чего?
– Да так. Ищу в твоем лице вранье. – Улыбнулся он и, вытянув бесконечную руку, достал из-под моего стола рюкзак.
– А что тебе в Москве не нравится?
– Да не в Москве тут дело. В чем-то другом. – Костик помог мне застегнуть рюкзак, который совершенно не хотел закрываться. – И не в Тоне твоей. Я бы даже в апокалипсис в ее машину не залез. Если бы за мной толпа зомби бежала – все равно бы не поехал. Тут что-то другое.
Я замялся. Знал правду, прекрасно понимал, почему хотел уехать. Но так не хотелось признаваться, так что я высказал другу только