Блуждающий. Мария Валерьева
обсуждала, тыкая пальцами в журнальчик мебели для сада.
Я не заметил, как погрузился в полудрему. Поля подсолнухов закончились и маленькие двухэтажные домики окружали наш пазик со всех сторон. А я существовал где-то между небом и землей. И только мысли мои не утихали.
Я провел ночь, пялясь в потолок, думал и думал, и мысли собирались в клубок черных как уголь ниток. Что ждет впереди? Куда я движусь? Зачем?
Самым главным вопросом было даже не «зачем», а «почему».
Почему я сорвался с места, выпал из родного гнезда так резко? Ради чего-то существенного или просто для того, чтобы выпасть и в свободном падении посмотреть, что же встретиться на пути?
Не сказать, чтобы я ехал в пустоту. В Москве ждал мамин брат, которого я видел всего пару раз в детстве. Я знал только его имя и то, что человек он нелюдимый и не очень приятный. И полным-полно ненужной информации о его жизни, женщинах, имевших несчастье с ним провести годы и прочее. Знать этого совершенно не хотелось, я и не пытался запомнить. Маме брат не очень нравился, но куда важнее, что жил дядя в просторной двушке неподалеку от метро и что поселить у себя он согласился почти бесплатно.
Я не мог прийти к соглашению с самим собой, но понимал только одно – не будь моя жизнь такой скучной, не сорвался бы в неизвестность.
Хотелось загадки, приключений, свободы от всех и от себя, от себя прошлого. Прорваться сквозь прутья родительского гнезда, висящего высоко-высоко, и парить, пока попутный ветер будет держать на волнах свободы. Воротить ошибки, исправляться и снова ошибаться. Учиться жить по-настоящему. А потом – шлепнуться о землю обыденности и реальности, но уже с чувством выполненного долга.
Я никогда не считал себя авантюристом, и черт меня знает, почему вдруг так быстро решился. Конечно, я тоже был подростком. Очень хотелось мне познакомиться с госпожой «Свободой». Ощутить ее на вкус, потрогать подушечками пальцев. Да даже запаха было бы достаточно. И пусть моя свобода длилась бы пару дней. Пусть я был бы окружен четырьмя стенами незнакомой черной машины. Но ветер развевал бы мои волосы иначе, и поля вокруг колыхались бы особенно.
– Приехали! – раздалось над головой, и я даже вздрогнул. Наушник, в котором все еще на средней громкости играла веселая песенка, вывалился из уха.
Я посмотрел вверх. Рядом с сиденьем стоял водитель пазика и сурово смотрел на меня, засунув руки в карманы шорт.
– Вставай, парень. Мне дальше ехать по расписанию, в поезде спать будешь, – сказал он и демонстративно развернулся, но не отошел, а только смотрел куда-то вперед. Ждал, когда же я уйду.
Задерживать никто никого не собирался. Я поднялся с нагретого сиденья, обшитого клетчатой тряпочкой, взял тяжелые сумки и набросил на плечо рюкзак. В спину мне упиралась подошва зимнего сапога с меховой жаркой стелькой. Я прошел мимо водителя, который даже не потрудился подвинуться, и вывалился на улицу.
Вокзал, выкрашенный в серый цвет, дымился. Солнце словно пыталось расплавить городок и превратить его в сплошное пятно одного,