Ты здесь?. Светлана Милкович

      Я замедлился. Мама двинулась ко мне, будто паря над песком. Она казалась такой легкой, что если бы ветер подул с новой силой, то без проблем заставил её подняться еще выше. Будто вдогонку за змеем.

      Взгляд был теплым, а рука, успевшая потрепать меня по уже достаточно отросшим волосам, вдруг переместилась на лицо.

      – Нужно подстричься, милый.

      – Не хочу! – возразил я. – Папа – ужасный парикмахер!

      Мама рассмеялась. Звонко, прикрыв глаза и запрокинув голову. И с еще большей теплотой погладила меня по щеке, притянув к себе в объятия. И в объятиях этих было безмятежно, уютно, словно ты наконец дома.

      Словно дом – это не место, а скорее чувство, в котором ты наконец становишься собой.

      Я не врал, когда говорил о том, что папа действительно стриг меня просто ужасно. Точнее, он никогда не пользовался ножницами и чаще всего прибегал к помощи машинки, звук которой пугал и казался чем-то действительно надоедливым и противным. Мне не нравилось, когда он заставлял меня усаживаться на высокий стул и состригал большую часть волос, оставляя какие-то жалкие десять миллиметров, из-за которых лицо виделось мне слишком худым и некрасивым. Мальчишки во дворе, в отличие от меня, ходили стричься в парикмахерскую, где приятные с виду женщины усаживали их перед зеркалом, включали погромче музыку, а затем копошились за спиной. Да и результат превосходил старания папы в тысячу раз: если я был больше похож на ежика, то остальные ребята походили на голливудских звезд.

      Уже позже, когда навыки отца стали чуть лучше, я начал жалеть о том, что думал о нем слишком плохо в те моменты. А с его уходом… сожаление, что больше не он копошится где-то за спиной, разрывало ребра на части.

      Воспоминания настолько яркие, что каждое всплывает чаще, чем я успеваю о нем помыслить. Когда закрываю глаза, то невольно возвращаюсь обратно – в дымку тех самых чувств, которые теперь кажутся далекими и чужими. Раньше, во снах, я мог хотя на миг увидеться с родными. Эфемерно почувствовать их присутствие. Но призраки не спят. Они, в общем-то, ничего не делают – для них предназначено лишь пустое и бесцельное существование в пространстве дома, не покидая его пределов. Это напоминает автономную работу машины, что запрограммирована на одно и то же действие, пока кто-нибудь не нарушит его порядок. Мне хочется думать, что этим кем-то стала Айви – видящая больше, чем должна.

      И появления которой жду больше, чем что-либо. На протяжении этого долгого – о, не передать словами насколько – времени мысли крутятся только вокруг нее. И развернувшейся сцены, после которой она с легкостью перешагнула порог дома. Я стою напротив двери, сверлю её взглядом и представляю, что Айви вот-вот зайдет. Думаю, что скажу ей о том, что мучает меня. О том, что вгрызается в мозг и никак не отпускает.

      Но её так и нет. А я, в силу своего положения, терпеливый. Да и временем, если честно, не ограничен. Ожидание, правда, терпеть не могу, но это мелочи.

      Она ведь придет, правда?