Дымят редакционные трубы. Осинцев Петр
солдат и сержантов этой воинской части, были авиационные эмблемы, и несведущий мог бы подумать, что он летчик.
Так и получилось, когда Миша уехал в отпуск, в далекую красноярскую деревню. Погостив в родном доме, он решил съездить к своему дедушке, который жил подальше в тайге.
– Если наша деревня глухая, то дедушкина еще глуше, – рассказывал он потом.
Ну, приехал внук в гости – орел-орлом! – дедушка рад-радехонек. Конечно, угощение, разговоры о том, о сем, и дедушка, сам бывший солдат, спросил:
– Дак кем ты, Миша, на еродроме-то служишь?
– Кочегаром на самолете, – не моргнув глазом, ответил внук.
Дед, не подозревая подвоха, продолжал беседу дальше:
– Ну и как, Миша, трудная служба?
– Всяко бывает, дедушка!.. Бывало, поднимемся в воздух, а тут налетит дождь, слякоть… Пилот матерится: дескать, давай быстрее кочегарь, не слышишь, моторы глохнут!.. И вот везёшь тачку с углём по крылу – скользко, ветер – того и гляди, что сдунет!..
Дедушка посочувствовал: трудная служба у внука, а бабушка сидела ни жива, ни мертва.
Когда Миша приехал в часть и рассказал эту историю, то солдаты со смеху покатывались. А я все допытывался, сказал ли Миша старикам, что это шутка?
– Да нет, – говорит, – не успел: назавтра рано утром уехал.
Не знаю уж, по какой причине, но в отпуске Миша задержался на несколько дней, а когда приехал в часть и доложил своему командиру роты капитану Воеводину, что из краткосрочного отпуска прибыл, тот заметил:
– Ну, слушай, Целуев, ты что, офицер – отдыхаешь?
– Так точно, – с улыбкой ответил сержант.
Другого бы наказали за опоздание, а тут – как с гуся вода.
Справедливости ради надо заметить, что Миша был ценный кадр: о солдатах заботился, как отец родной. Поэтому, наверно, командир роты и не стал его журить.
Когда я демобилизовался, Миша еще оставался в части, и мы стали переписываться. Одно время я что-то долго ему не отвечал. Миша рассердился и накатал мне ругательное письмо. В нем были и такие строчки:
«Если ты мне и на это письмо не ответишь, то смотри: полечу домой – весь твой огород шлаком засыплю!» Он имел в виду, что, демобилизуясь, полетит на самолете кочегаром в далекую Сибирь».
В начале двухтысячных папа и мама решили отправить меня в свободное плавание. Конечно, я сильно сопротивлялся этому, потому мне что не хотелось «вылетать» из родительского гнезда и начинать самостоятельную жизнь. По ряду причин мне не удалось закрепиться ни в Сургуте, ни в Екатеринбурге, ни в Москве, а в 2004 году, спустя почти полтора года после смерти мамы, когда я сам уже стал отцом, мы с папой съехались снова (в соседние квартиры на одной площадке). Почти полтора года мы прожили с ним практически бок о бок, потому что здоровье у отца к тому времени было уже неважное, и за ним нужно было присматривать.
Единственное, чего себе папа не смог простить до самых последних дней жизни, – это смерти мамы. Он винил себя в том, что не дал до конца пройти курсы лечения (которые были ей жизненно необходимы),