Богом данный. Ирина Шайлина
Но оказывается, сказки бывают. В зал вошла женщина. Она была пожилой, но старухой её назвать язык бы не повернулся. Она была красива. От неё пахло так сладко, что у меня живот свело голодным спазмом – вспомнились булочки с ванилью, что нам пекли на праздники.
– Это четвёртый детдом за месяц, – озабоченно сказала женщина. Голос у неё был странным, то, что это акцент я узнал уже потом. – Наверное, мальчик уже не помнит свою фамилию…
Я сразу понял, что речь обо мне. Слова, вдолблённые мамой, держались в детской голове на удивление крепко. Их было два брата. Два брата Черкесовых. Один смог уехать перед революцией, а второй пытался спасти любимую девушку и остался. Оказалось – навсегда, через несколько лет его расстреляли.
– Я, – громко сказал я, делая шаг вперёд из шеренги. – Я Черкесов Богдан Львович, у меня есть дом…
У женщины подкосились ноги, она едва не упала, я даже испугался, что она умрёт, потому что вспомнил вдруг – мама так умерла. Просто упала на кухне на пол. Бросился к ней, но даже не за неё испугался, а за то, что придётся здесь остаться. Детдомовская жизнь приучает к определённому эгоизму… сколько лет уже прошло? Почти тридцать. Теперь у меня все есть, и дом тоже. Тот самый.
Вышел из машины, стою курю. Дождик моросит, плевать – одно название. Сергей крутится вокруг со своим зонтом, что только раздражает, недовольно гоню его прочь. Мне нужно побыть наедине с домом. С громадой, окна которой теперь светятся.
– Холодно, – не унимается Сергей.
Ещё бы не холодно – конец октября. Но я не спешу, мне нравится проводить время вот так, глядя на свой дом. Домище. Возможно, это три года в детдоме аукаются, но мне жизненно необходимо иметь свое, ничье больше, то, что ни с кем делить не придётся. Я курю, смотрю на парк. Мокрые голые ветки деревьев в жёлтом свете фонаря кажутся сюрреалистичными, мощеная камнем дорожка блестит от воды. Докуриваю, бросаю сигарету на землю – садовник утром уберёт, в конце концов, я плачу ему зарплату за это, и своих барских замашек стыдиться не намерен.
Каменной дорожке лет двести, не меньше. Она была в ужасном состоянии, но её отреставрировали. Иду, чеканя шаг, прислушиваюсь к эху шагов, что разлетается по пустом парку. Дверь передо мной предупредительно открывается. Ей тоже много лет, настоящий мореный дуб, который к счастью не разглядели под слоем ужасной краски, которой её покрыли в советах, и лишь поэтому не украли.
Сброшенное пальто не успело долететь до пола, было поймано и определено в положенное ему место. Время – скоро рассвет, холодный и дождливый, но все мои люди уже привыкли к тому, что я живу вне графика. Сначала в душ, к тому времени, как я спущусь уже будет накрыт ужин.
– Богдан Львович, девушка..
– Девушка? – переспросил я.
Я уже спускался к ужину. Несмотря на то, что кроме пары человек обслуги меня никто не видел, на мне рубашка и брюки, Ирма это в меня вдолбила. Она то не в детдоме росла, а в семейном поместье во Франции.
– Которую вы купили.
О да, я помнил о ней,