Сказители. Утхит Хемамун
нового знакомца и еще несколько человек разместили в Сарабури, где они сблизились с Пхрая Сурарачавонгом, наместником в Сарабури, и к тому же этническим лао. Однажды от воинов, которые вели наблюдение в Бангкоке, пришла весть, что Сиам не может прийти к согласию с британцами относительно торгового договора. Опасаясь возможной войны, они направили конфиденциальные сообщения лаосским шпионам, размещенным в других провинциях, чтобы впоследствии те смогли передать их королю Анувонгу. Однако эти сообщения были перехвачены сиамскими чиновниками в Сарабури. Все его боевые товарищи были арестованы и убиты. Мой знакомец остался единственным, кто спасся, единственным, кого я спасла от неминуемой смерти, когда он висел на волоске от гибели.
Когда он рассказывал мне эту историю, в его голосе сквозила жажда мести и горечь поражения. Слезы текли по его щекам, когда он проклинал сиамцев за то, что те считали народ лао ничтожным и обращались с ним соответственно. Клокотавшие в его душе страсть и ярость вырвались теперь наружу. До этого он не проронил почти ни слова, но теперь из него извергались целые предложения, словно раскаты нескончаемого грома. Я не могла не разделить его боль как свою собственную. Я только и могла что утешать его. «Ну, тише, тише!»
Я сказала, как ему повезло, что он остался жив, несмотря на все утраты, несмотря на гибель всех его друзей. Тайцы, лао, вьетнамцы, бирманцы, кхмеры – эти названия для меня ничего не значили. Я спросила, не хочет ли он остаться здесь, со мной.
– Только посмотри, где мы: каменистый пляж реки Пасак, окруженный вечнозеленым лесом. Мы здесь, вероятно, единственные люди среди диких зверей. И мы тоже могли бы жить тут, как дикие звери, и это место могло бы принадлежать только нам. И мы могли бы добывать себе только самое необходимое. Мы могли бы защищать этот клочок суши, что отвела нам Мать-Земля, и питаться его дарами.
Он разрыдался и кивнул в знак согласия – вот так мы и стали жить вместе.
Он уходил из хижины каждый день; иногда в светлое время суток, иногда по ночам. Его сердце не было предназначено для мирной жизни: оно билось сильнее, когда до нас долетали вести из внешнего мира, оно желало общения с другими людьми. Как-то раз, пообщавшись с лаосцами в Сарабури, он сообщил мне, что почти уговорил Тао Нори, главу местной власти, вступить с ним в союз. Ему сказали, что король Анувонг наконец отправился со своей армией из Лансанга, чтобы сражаться за независимость, и что его долг – собрать войска в Сарабури.
Накануне днем, прежде чем уйти, он заверил меня, что его план обречен на успех. Он пытался убедить меня в том, что эта земля на самом деле ему не родина, ведь он тут не родился и не вырос. Он хотел уговорить меня уйти вместе с ним и жить в Ланг Ксанге – по-настоящему родном ему городе. Там, говорил он, его поистине уважали, и он обещал обеспечить мне жизнь, которую я заслуживала, – жизнь жены богатого и могущественного человека.
Эти слова могли бы увлечь тех, кто столь