Тёщина дорожка. Андрей Недельский
девица, Шумейко. Вот это, действительно, скромность и застенчивость! Ещё на кого-то гонишь волну, – мол, будущие шлюхи. А сама? Мало же я тебе дал. За твои художества надо было бы так тебя отхлестать, чтоб неделю сесть не могла.
– Да меня в жизни никто пальцем не тронул! – возвысила она голос. – А ты кто такой, чтобы меня наказывать?
Я встал из-за стола.
– Так, пионерка Шумейко. Прошу немедленно покинуть расположение медсанбата. Иначе буду вынужден вытащить вас за ухо.
Она вышла, хлопнув дверью. До обеда не появлялась, но после тихого часа нарисовалась снова.
– Ну ладно, Сергей Иванович, – начала уже совсем другим тоном, почти умоляюще, останавливаясь перед дверью. – Забудем старое. Возможно, в чём-то я была не права: неоднократно пардонирую. Так и быть, я вас прощаю.
– Я бы тебя, может, и мог простить, Шумейко, – сказал я устало, – но как насчёт всех других людей? Ведь ты же почти всему лагерю уже поперёк горла стала. Вон, вожатая шестого отряда из-за тебя уволилась…
– Вожатая шестого отряда сама виновата.
– В чём?!
– Сами знаете.
– Ничего я не знаю… Что я знаю наверняка, так это то, что ты вечно дерёшься, со всеми грызешься и скандалишь; только и знаешь, как бы новую какую подляну выдумать.
Потупив глаза, она молчала. «О, боже, – в изумлении подумал я, – неужели тут возможно раскаяние?»
– Ну хотите, – наконец, чуть слышно сказала она, – дайте мне ремня. Только простите. – На глазах её показались слёзы.
– Ну чего ты ко мне привязалась? Ты ж такая козырная, всё тебе с рук сходит, – найди себе мальчика-мажора с «мерседесом», какого-нибудь министерского сынка. Будете два сапога пара; а меня оставь в покое. Ну сама посуди – я тебя избил, унизил, как ты говоришь; ну, чего ты ходишь ко мне?
Тут она расплакалась.
– Не знаю, – хныкала Света, ровным слоем размазывая слёзы по рожице, – я бы очень хотела не ходить, но, блин, тянет и тянет, как магнитом. Ни о чём не могу думать. Никогда со мной такого не было. После того, что вы со мной тогда сделали – думала, убью. А прошло два часа, и опять к вам тянет. При том, – Света повысила голос чуть не до крика, – я же отлично выжу, что вы такой же козёл, как все прочие.
Здесь она начала рыдать самым жалчайшим образом. Сердце моё сжалось. Я встал, обнял её за плечи, подвёл к умывальнику.
– Ну ладно, ладно, Света. Хватит мокроты. Успокойся, умойся.
Она открыла кран и стала умываться, продолжая реветь. Я дал ей полотенце и задумался. Девчонка и впрямь, видать, влюбилась. Мне предоставлялась возможность сказать новое слово в педагогике – перевоспитание через любовь! Смешно, ничего не скажешь.
– Ладно, чего ты от меня хочешь? Что я должен сделать, чтобы прекратились твои хулиганские выходки?
Она тут же оживилась и отложила полотенце, так нормально и не вытершись.
– Вы должны прекратить видеться, и лапать, и трахать всех этих паскуд, что липнут к вам, как мухи сами знаете на что.
– Что