Потому что (не) люблю. Стася Андриевская
с уже заметным, неслучайным сопротивлением, теплые, манящие. Ладонью, с усилием, между ними – а в памяти всплывает запах и вкус, нежная влажность и…
Маринка забилась, пытаясь сбросить мою руку.
– Не надо. Я не хочу!
А я сгрёб её поперёк живота, рванул на себя, навалился. Слышал я уже всё это. Не хочу, голова болит, настроения нет… И, самое козырное: «Я не резиновая Зина, чтобы терпеть без желания» Терпеть, видите ли! Всё это, вкупе с её отстранённой холодностью, пугало, бесило, обижало, выбивало из колеи… Но сегодня в клубе я вдруг снова увидел свою Маринку. Ту самую, настоящую, словно выглянувшую из норки. И я, чёрт возьми, разозлился!
Сначала она слабо сопротивлялась, но я не сдавался – зацеловывал, пьянея от вкуса её губ, прогибая её настойчивой нежностью, тычась стояком куда-то в её бедро, пытаясь протиснуть колено между судорожно сведёнными ногами, выглаживая ладонями каждый изгиб такого любимого, такого желанного тела… И Маринка сдалась, перестала пихаться. Я возликовал… и в этот миг почувствовал на губах слёзы. Её слёзы.
Замер. Отпрянул. И она тут же сжалась в комок, потянула на себя покрывало.
– В чём дело? – в злом отчаянии зарычал я. – Ну что опять не так?
Она молчит.
– В чём дело, ты можешь сказать по-человечески?! – уже почти в голос, почти крича.
Но она молчит и дрожит.
Рыкнув, отшвырнул подушку и вскочил. Бестолково постоял возле кровати ещё пару мгновений и позорно ретировался из комнаты.
Сначала курил одну за другой на балконе, пытаясь собрать мысли в кучу. О сне больше нечего было и думать, ложиться теперь – лишь зря потратить время. Набрал хлопчика из службы безопасности, который остался «высиживать» ту дуру с гвоздём.
– Толь, ну чего там?
– Глухарь. Она если что и говорит, то только язвит и матерится. Я таких дерзких ещё не встречал, такое ощущение, что её конкретно крышует кто-то, поэтому она и прёт буром.
– А вообще, как ведёт себя?
– Да так же, как и говорит! Дерзко! Прошлось даже связать и рот заткнуть.
– Так, Толь, – повысил я голос, – вы мне там не жестите! Не хватало ещё из-за этой дуры проблем с журналюгами.
– Не-не, у меня всё под контролем, Данила Александрович! Просто она тут посуду бить начала и стульями швыряться. Я её чисто для профилактики приструнил. Можно?
– Смотри, чтобы без телесных.
– Обижаете.
– Кормили?
– Вот ещё. Я ей сразу сказал, что кормёжка только в обмен на информацию.
– Воды хоть дайте. Она ж хотя и дура, а ребёнок ещё.
– Ага, ребёнок! Давали мы ей воды, а она этим стаканом чуть бошку Ваське не пробила. Говорю же – вообще краёв не чует. Нет страха у неё! Обычная шмара так себя не ведёт, точно вам говорю! Её бы прям прижать. Ну пугануть так чтобы её блатная крыша показалась ей фиговым листочком. Когда почувствует себя на грани, тогда точно заговорит.
– Что ты называешь гранью? Пытки? Толь, ещё раз говорю – без жести. Ясно? А вообще знаешь, я сейчас сам