Тысячи осеней. Том 1. Мэн Сиши
Чэнь Гун.
– Я заметил, как ты всячески стараешься к ним подступиться и расположить к себе, однако они не обратили на тебя ни малейшего внимания. И во флигеле те четверо не проронили ни слова, стало быть, держатся настороженно и не готовы вести беседы с чужаками. Не исключено, что они и вовсе не желают нас видеть. Другими словами, все твои попытки заранее обречены на неудачу.
Чэнь Гуна его ответ не обрадовал, однако не признать правоту своего братца-сюнчжана он не мог. Наконец он раздраженно выпалил:
– Хм! Так они с презрением глядят на простой люд? Ну погодите! Придет время, и я стану главарем над вами! И уж тогда вы будете ползать передо мной на коленях, а я вами – помыкать!
Шэнь Цяо прекрасно понимал, что такие слова рвутся из Чэнь Гуна лишь оттого, что ему нелегко пришлось и с раннего детства он пережил многие горести. Натерпевшись от мачехи, он теперь всячески пытался взять верх над другими, отчего переубедить юношу в двух словах было трудно, и Шэнь Цяо не стал его уговаривать.
В Заоблачном монастыре вели жизнь тихую и скромную, а потому путникам пришлось довольствоваться лишь постными кушаньями, притом чрезвычайно простыми. Им подали рисовую кашу да несколько блюдец с закусками из моченых овощей, которые заготовили сами монахи обители. Впрочем, пища оказалась достаточно вкусной.
Шэнь Цяо ел очень медленно, а вот Чэнь Гун так расстроился от того, что не удалось завязать знакомство с людьми из Союза Вездесущих, что ему и рис в горло не лез. Наскоро проглотив несколько ложек каши, он поспешил вернуться во флигель.
Едва он ушел, как к трапезе присоединились еще двое из тех, кто остановился в монастыре на ночлег. И хотя Шэнь Цяо теперь мог отличать свет от тьмы, но отчетливо предметы не видел, а если пытался куда-нибудь долго всматриваться, его глаза начинали нещадно болеть. Обычно он предпочитал всюду ходить с закрытыми глазами и размыкать веки только в крайнем случае, когда ничего другого не оставалось. Поэтому, когда в трапезную вошли еще двое и тоже сели за длинный стол, он различил лишь то, что они будто бы носят юбки, как и положено женщинам.
Очень скоро Шэнь Цяо догадался, что люди из Союза Вездесущих сопровождают какой-то чрезвычайно важный груз, отчего и не могут всей компанией ужинать: кто-то должен стеречь сундуки. Такой вывод он сделал лишь по тому, что за столом сидело только двое из четырех, а еще двое были, скорее всего, женщинами, которым отдали комнату молодых монахов. Разумеется, Шэнь Цяо и не подумал лезть в чужие дела. Доев кашу, он потянулся за бамбуковой тростью, чтобы тоже удалиться во флигель.
Но тут раздался стук. Видимо, трость откатилась от него и упала на пол. Шэнь Цяо нахмурился. Он даже не успел коснуться ручки, а ни с того ни с сего она повалиться не могла.
– Это я по неосторожности задела трость. Извините меня, господин, – следом совсем близко раздался нежный голос, и какая-то девушка быстро нагнулась, чтобы подобрать трость и вручить Шэнь Цяо.
– Ничего страшного, – сказал он, принимая ее, после чего поднялся, вежливо поклонился и засобирался уходить.
Но