Утерянные свитки клио. Анастасия Юдина

      Примечания

      * Золин – перепел

      * Илхикамина – лучник, стреляющий в небо

      * Ицтликоатл – змей с обсидиановым ножом

      * Коаксок – многоцветная радуга

      * Куохтлиотл – воин-орел

      * названия дней в священном календаре ацтеков пишутся именно так: «3 Оцелотль», т.е. цифра + имя священного зверя, соответствующего дню. Точно также пишутся имена собственные, содержащие цифры: «3 Попугай». Согласно принятым в русскоязычной исторической науке правилам, такие имена и названия не склоняются.

      Александр Веселов, Григорий Родственников. Из личных воспоминаний полковника Григорьева

      1

      Поезд спешил по Великой Сибирской магистрали, по бесконечной и бескрайней железной дороге. Тысячи верст, прочерченных по телу Империи из девятнадцатого века в двадцатый. Первая ниточка, наброшенная на Гулливера лилипутами. Путь к океану? На край земли? К процветанию? В никуда?

      Паровоз своим большим желтым глазом выхватывал из векового забвения пушащиеся снегом ели. Потоком воздуха состав закручивал спираль ледяного фейерверка, подымал её к пьющему луну небу и с хохотом швырял обратно елкам в лицо. Воздух гремел. Потом останавливался. Луна была внимательной и круглой. Снег блестел. Луна молчала. А когда исчезал из виду красный фонарь последнего вагона, Сибирь, ежась, поправляла снеговые шапки и, вздохнув, оставалась ждать вынесения приговора своей беззащитности.

      Вагон не был заполнен даже наполовину. Война не остановила жизнь в огромной стране, но добавила к тревоге, недавно поселившейся в ней, острый аромат ожидания боли. Дмитрий Ильич Григорьев был ранен в одном из первых сражений русско-японской войны. Истребованный им по завершении лечения отпуск закончился. Недолгие проводы. Слезы матери. Полуслепая полубезумная нянька. «Митенька, за что же тебя, пусть бы меня, старую, поубивали». Штабс-капитан разводит рукой горький папиросный дым, и память о расставании с домом.

      Ближайшее к нему купе открывается. Лизонька Пятикрестовская появляется перед ним. Она выпускница Смольного благородного института, едет домой в Иркутск. Ей еще нет двадцати. Обаяние молодости, живущее в ней, искупает её слегка тяжеловатый подбородок и нос, слишком римский для этой части света, зато глаза у неё сияют бирюзой. Она так долго дышала воздухом Петербурга, что не могла не стать эмансипе.

      Дмитрий Ильич радовался в поездке каждой их случайной встрече. Увидев ее сейчас, он улыбнулся. А она без церемоний обратилась к нему.

      – Господин штабс-капитан, вы молчите уже три тысячи верст, и я скоро лопну от нетерпения узнать, какие тайны вы скрываете.

      Нет, эмансипе ещё не достаточно