Свечи на ветру. Григорий Канович
мне, старина, помирать, – убеждал деда могильщик. – Такие вот делишки.
– Почему это тебе нельзя?
– Кто же будет мертвых закапывать? Умрет, к примеру, портной. Ну и что? Портных как собак нерезаных, приходи, они тебе все, вплоть до савана, сошьют. Или часовщик. Часовщиков в местечке больше, чем часов. А могильщик один на всех. Пока другой родится, пока его обучат…
– Могильщик – не часовщик. Его обучить недолго. Сунул лопату, показал место и сказал: «Рой, приятель!» – буркнул дед.
– Тебя послушать – каждый может быть могильщиком. Нет, старина… Есть и в нашем ремесле секреты…
– Да перестаньте вы! – сердился трактирщик. – Нашли о чем за чаркой болтать. Вы лучше за сорванцом последите. Сейчас он, Иосиф, твою культяшку подожжет. Эй, ты, Даниил, а ну вылезай из-под стола, постреленок!
Пока дед и могильщик спорили, я, бывало, сидел под столом и осматривал деревяшку. От нее несло, как от старой хаты-развалюхи, плесенью и глиной. Однажды я чуть не поджег ее, но гробовщик отнял у меня спички.
– Моя нога, Даниил, в огне не горит и в воде не тонет. Такие вот делишки… Хочешь быть могильщиком?
– Не хочу.
– Дурак, – беззлобно заметил гробовщик. – Самая спокойная должность на земле. Никогда не услышишь ни одного грубого слова от хозяина или от хозяйки.
– А кто они, ваши хозяева?
– Хозяин – Бог. Хозяйка – смерть. Такие вот делишки…
Бабушка его побаивалась. Он закопал мою маму. Но мало ли кого он за свою долгую жизнь закопал? Под соснами покоились его жена и два сына.
Каждый год Иосиф покупал в лавке новую лопату, и, пока он ее, блестящую, со свежим белым черенком, проносил по местечку, все наблюдали за ним с почтительным страхом…
– Добрый день, – поздоровался могильщик и глянул на меня с сочувствием и удивлением. – Хвораешь, Даниил?
– Хвораю.
– А я все жду, когда же ты ко мне придешь учиться. Я из тебя сделаю такого мастера, какого еще у нас в местечке не было. Тебя будут приглашать на похороны из других мест. Может, даже из самой столицы.
– Руки у меня слабые, – отнекивался я.
– Окрепнут, – сказал могильщик и протянул деду свою кривую, заскорузлую, как корень, руку.
– Ну и пол же у вас, – пристыдил он деда, когда снова увяз деревяшкой в щели между половицами.
– Садись, – сказал дед. – И сними ее, – он ткнул пальцем в культяшку.
– Ненадолго я. Не одолжишь ли ты мне…
– Ты же знаешь: все деньги у нее…
– Да мне не деньги нужны. Кошка.
– Кошка? – У деда от удивления выпала изо рта самокрутка.
– Мыши одолели. Скребутся ночами, свадьбы, что ли, справляют. Совсем обнаглели.
– Да что, в местечке кошек нет? Вон сколько бегает! – дед махнул рукой в сторону улицы.
– Они-то бегают, да вот я свое отбегал.
– От нашей кошки ни проку, ни корысти, – гнул свое дед. Без бабушки он не отваживался одолжить кошку. – Она ненамного моложе нас. У нее и нюх-то на мышей пропал.
Могильщик