Снег. Джон Бэнвилл
свирепый?
– Можно сказать и так. Он наш Гаргантюа – или правильнее будет назвать его Пантагрюэлем? С тех пор, как я прочитал эту книгу, прошло много лет. Я зову его Жутким Парнишей. Это я любя, вы же понимаете.
– А как его фамилия? Она у него вообще есть?
– Как же, конечно, есть. Уэлч – так его зовут. Вы бы произнесли это слово как «Уолш», но мы здесь, в графстве Неотёсанных Чурбанов, говорим «Уэлч». Матушкой его была некая Китти Уэлч – или Уолш, если вы так настаиваете.
– Она всё ещё живёт здесь, в Баллиглассе?
– Нет. Она где-то в Англии. В Манчестере, полагаю.
– А где его отец?
Рек издал звучный, раскатистый смешок.
– Ну как вам сказать, – объяснил он, – наш Фонси, видите ли, представляет собой ещё один пример известного в своём роде редкого явления – непорочного зачатия. Редкого, говорю я, однако в действительности Вифлеемская звезда необычайно часто восходит над плодородными нивами нашей земли, и я уверен, вам это хорошо известно.
Он сделал паузу и снова издал зубами давешний всасывающий звук. Это был своего рода свист навыворот.
– Перед тем как уехать, Китти отдала его в приют – в городе её за это осудили, но какой у неё был выбор? – а когда сынок достаточно подрос, чтобы научиться махать кулаками, он стал буйным и был сослан в исправительную колонию на западе, в место под названием Каррикли, известное и внушающее страх всем юным правонарушителям, – вы, несомненно, о нём слыхали? Когда спустя годы он вышел, какое-то время за ним присматривали мы с леди Рек. Я взял его подмастерьем на разделку мяса, но у него не хватило на это духу. Ну не поднималась у парнишки рука забивать несчастных бессловесных созданий, как, в общем-то, и мне это не то чтобы шибко по нраву, но я действую по принципу: если ты готов съесть их на обед, так уж, будь добр, будь готов и кровь пролить. Как бы то ни было, настал день, и наш Фонси ушёл от нас из «Снопа», и в следующий раз, когда мы услышали о нём, он жил в каком-то вагоне в Баллигласском лесу и присматривал за лошадьми их высокоблагородий в Баллигласс-хаус. Он до сих пор то и дело выполняет для меня поручения, – он снова сделал паузу, покачав своей большой гладкой шаровидной головой. – Бедный Фонси, он живёт трудной жизнью и заслуживает лучшего.
– Почему он ушёл? – спросил Страффорд.
– Почему он оставил миссис Рек и меня? Да кто ж его знает? Пути дикой природы неисповедимы, а Фонси – это же сама дикость во плоти. Одному только Господу Богу известно, что с ним делали в Каррикли. Рассказывать он не хотел, ну, я и выведывать бросил. Однако шрамы проявлялись как физические, так и духовные.
Сквозь прореху в облаках низко на западной стороне неба показалось заходящее солнце, озаряя окрестности тёмно-золотым светом.
Рек спросил:
– Насколько нескромно было бы поинтересоваться, по какому делу вы вели в лесу беседу с юным Фонси?
– О, я разговариваю с очень многими людьми. Именно в этом и состоит работа детектива. Унылое занятие.
– Стало быть, вы не придерживались «определённой оперативной версии», как пишут в газетах?
– Нет-нет.