Октябрический режим. Том 1. Яна Анатольевна Седова
аплодисментами. Он обвинил власти в нарушении правосудия, в организации погромов. «В России нет правосудия, в России закон обратился в насмешку! В России нет правды! Россия в этот год пережила то, чего она не переживала со времен Батыя!». «Народ открывает Царю свои объятья, но открывает на борьбу с неправдой, со злом, слишком долго царившим». В конце он провозгласил, что своим заявлением об амнистии Дума снимает с себя ответственность за дальнейшие насилия.
Ему вторил Шраг, также говоривший о произволе, о нагайках и усмирении крестьян.
Тогда вновь заговорил Стахович. Не отрицая произвола властей, оратор напомнил, что на девяносто с лишним смертных казней пришлось 288 убитых и 383 раненых агентов власти, причем из этих 671 лишь 13 были высшими чиновниками, а остальные были простыми городовыми, кучерами, сторожами.
«Нет, я уверен, что как бы ни было ничтожно число членов Думы, которые здесь со мной согласятся, я уверен, что огромное число русского народа скажет, что пора осудить политические покушения. Русский народ скажет, что в будущей России нет места для проповеди насилий и убийства, нет культа, требующего живых жертв. Русский народ скажет, что это не борьба, что это не служение ему и его благу, это – душегубство, и он его не хочет».
Граф Гейден предложил баллотировать поправку Стаховича с осуждением политических убийств поименно. Стахович поддержал эту мысль, но, поскольку такое голосование было бы слишком медленным, предложил хотя бы внести в протокол имена тех, кто остался в меньшинстве. Кареев, Родичев и Набоков проявили великодушие. Первые двое заявили, что они согласны голосовать поименно, т.к. не боятся высказать свое мнение. Набоков согласился со Стаховичем, что желающие могут вносить свое имя в протокол. Так и было решено. Затем обычной баллотировкой вставанием поправка Стаховича была отвергнута. Дума отказалась выразить порицание террору. «Я не смел (порицать), – признавался М. М. Ковалевский. – Вся моя репутация погибла бы, если б я сказал».
На следующем заседании (8.V) 34 члена Г. Думы подали секретарю заявление о своем согласии с поправкой Стаховича об осуждении политических убийств. Среди подписавшихся под этим заявлением были и дворяне, и крестьяне, и казаки, и даже один священник. Между прочим, заявление подписали Мартьянов – лесопромышленник и Белоусов – управляющий пароходством: оба они были крестьяне.
Проект адреса обсуждался в трехдневном заседании, точно описанном Стаховичем: «мы по 12 часов в день разбирали, перечисляли разные крупные нужды, наболевшие раны, свежие в памяти народной, все, чем увлекались за последнее время собрания, митинги, все газеты». Все, что можно было высказать дурного в адрес правительства, было высказано. Тут были и преступления, прикрытые «священным именем Монарха», и кровь, скрытая «под горностаевой мантией, покрывающей плечи Государя Императора», и «кровавый разгул произвола», и «гекатомбы истерзанных тел приниженного и голодного, доведенного до отчаяния народа», и «убийцы», которые «измышляют