Амалин век. Иосиф Антонович Циммерманн
вглубь кустарников. Хруст веток под ногами звучал громче обычного в тишине, разбавляемой лишь отдаленным бульканьем воды.
Пробравшись сквозь густую чащу, он вышел на открытую местность и тут же увидел перед собой необычную картину: неподалеку раскинулся новенький поселок. Деревянные дома еще пахли свежеструганными досками.
Но больше всего внимание Давида привлекло большое здание, украшенное яркими красными флагами и плакатами с крупными буквами, которые он не мог прочитать. Давид не знал русского языка, но он чувствовал, что эти надписи что-то значат. Плакаты были яркими и казались очень важными, а само здание выглядело как место, где принимают решения.
Давид молча подошел ближе. Его мысли смешивались с тревогой и возбуждением. Он предположил, что это место, вероятно, было чем-то вроде управления или собрания важных людей. Но когда он потянул за деревянную ручку двери, она не поддалась. Замок удерживал дверь на месте, а вокруг не было ни души.
Почувствовав холод, Давид поправил воротник своего старого пальто, чтобы хоть немного укрыться от холодного утреннего воздуха, и натянул фуражку до самых ушей. Присев на крыльцо, мальчик порылся в узелке, оставленном матерью, и вытащил хлеб. Он был жестким, но голодный Давид не стал раздумывать. Откусив огромный кусок, он жадно начал жевать, чувствуя, как к нему возвращаются силы.
Сидя там, на крыльце, мальчик наблюдал за медленно оживающим поселком. Люди начинали выходить из домов, рабочие громко переговаривались, а вдалеке заскрипели колеса повозки. Давид понимал, что теперь начнется самое сложное – убедить этих людей, что ему здесь есть место.
Первая к зданию подошла женщина в красном платочке, синем комбинезоне, из рукавов которого выглядывали края вязаного свитера, и в кирзовых сапогах.
– Ты че здесь сидишь? – спросила она, окинув взглядом мальчишку.
Молча Давид бросил свой взгляд на нее, оценивая с ног до головы, и продолжил жевать хлеб. Ему совершенно не хотелось отвечать. И не только из-за того, что он практически не знал русского языка. В его представлении разговаривать с женщиной, которая явно не могла быть главной в этом доме, да и вообще нигде, было бессмысленно.
– Язык проглотил, что ли? – снова спросила незнакомка, недовольным тоном, подбоченясь.
Давид снова промолчал, но краем глаза следил за ней.
– Тебя здороваться не научили? – не унималась женщина.
На этот раз у Давида невольно мелькнуло желание понять, что же она говорит. В ее голосе звучало что-то неожиданно живое, настойчивое, не похожее на пустую браваду деревенских женщин, которых он знал.
Но незнакомка, не дождавшись ни слова в ответ, раздраженно вздохнула, открыла замок и скрылась за дверью.
Вслед за ней в здание начало подтягиваться все больше людей. Уже человек десять прошло мимо Давида, когда он решился подняться и тоже вошел внутрь.
– «Guten Morgen!» – робко поздоровался он по-немецки, поскольку другого